Буквально вслед за высылкой из столицы брата Николая II, Михаила Александровича Романова, в «Красной газете» от 26 марта 1918 года был опубликован следующий декрет, за подписями Г.Е. Зиновьева и М.С. Урицкого:

«Совет Комиссаров Петроградской Трудовой Коммуны постановляет:

Членов бывшей династии Романовых — Николая Михайловича Романова, Дмитрия Константиновича Романова и Павла Александровича Романова выслать из Петрограда и его окрестностей впредь до особого распоряжения с правом свободного выбора места жительства в пределах Вологодской, Вятской и Пермской губ.

Сергея Михайловича Романова, Гавриила Константиновича Романова, Иоанна Константиновича Романова, Константина Константиновича Романова, Игоря Константиновича Романова и Владимира Павловича Палей — выслать из тех же местностей впредь до особого распоряжения с правом свободного выбора места жительства в пределах Вятской и Пермской губ.

Все вышепоименованные лица обязаны в трёхдневный срок со дня опубликования настоящего постановления явиться в Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией (Гороховая, 2) за получением проходных свидетельств в выбранные ими пункты постоянного местожительства и выехать по назначению в срок, назначенный Чрезвычайной Комиссией по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией.

Перемена выбранного местожительства допускается с разрешения соответствующих Советов Раб., Солд. и Крест. Депутатов».

Только благодаря активному вмешательству Княгини О.В. Палей в судьбу мужа удалось избежать ссылки в 1918 году по состоянию здоровья Великому Князю Павлу Александровичу. Их сыну Князю Владимиру Павловичу Палей предложили во избежание высылки из Петрограда отречься от имени отца, но тот отказался это сделать.

События по высылке Великих Князей из Петрограда в начале 1918 года нашли своё отражение в воспоминаниях Князя Императорской Крови Гавриила Константиновича (1887–1955) и его супруги балерины Антонины Рафаиловны Нестеровской (1890–1950), которая писала:

«Порядок высылки был установлен следующий: Великие Князья Николай Михайлович, Дмитрий Константинович и Павел Александрович должны были выехать в Вологду, Иоанн, Гавриил, Константин и Игорь Константинович, Сергей Михайлович и Князь Палей – в Вятку или Пермь. Из Москвы – Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна, и из Финляндии Великий Князь Георгий Михайлович, арестованный там же, должны были присоединиться к высылаемым».

2 апреля 1918 года в Вологду были высланы Великие Князья Николай Михайлович и Дмитрий Константинович.

Вскоре, 12 апреля 1918 года, в компании «опальных» родственников в Вологде оказался Великий Князь Георгий Михайлович, арестованный патрулем красных финнов в Гельсингфорсе (Хельсинки) и переданный в Петроградскую ЧК.

Перед отправкой в ссылку, Великий Князь Георгий Михайлович удостоился разговора с Председетелем Петрогадской ЧК М.С. Урицким, который заявил, что «посылает нас в ссылку из-за наступления немцев, которые, возможно, думают о том, чтобы посадить одного из нас на трон».

Перед отправкой в Вологду Георгий Михайлович подписал документ, в котором (с его слов) значилось: «Георгий Михайлович Романов высылается из Петрограда и его окрестностей в Вологду и по прибытии туда должен будет доложить Совету солдат, рабочих и крестьян, который вручит ему разрешение свободно проживать в Вологде».

Режим ссылки Великих Князей в Вологде вначале был такой же, как в Перми и Вятке для других Членов Династии Романовых.

Георгий Михайлович после некоторых мытарств поселился в доме купца Попова на Большой Дворянской улице.

В шагах шестистах от него проживал Дмитрий Константинович с семьёй племянницы Татьяны Константиновны Багратион-Мухранской.

Находясь в ссылке, Великий Князь Николай Михайлович критиковал большевиков, которые, по его мнению, «…довели искусство разрушения до утончённости. С тех пор, как они у власти, вот уже шесть месяцев, всё перевернуто кверху дном, от банков и министерств до какого угодно предприятия, не говоря уже о невероятных крайностях, о самых разнообразных притеснениях, узаконенных грабежах и убийствах — всё для славы и торжества этого проклятого пролетариата, который, по их убеждениям, завладеет всем цивилизованным миром».

С «Венценосными» братьями в Вологде периодически поддерживал переписку ссыльный Великий Князь Сергей Михайлович до момента введения тюремного режима в Алапаевске (находившегося недалеко от Екатеринбурга). Именно он 21 июня 1918 года в 11 час. 50 мин. пополудни тревожно предупреждал телеграммой:

«Николаю Михайловичу Романову. Вологда, Златоустинская наб., 6.

Переведён на тюремный режим [и] солдатский паёк. Сергей».

Объявленный большевиками в периодической печати, так называемый побег из Перми Великого князя Михаила Александровича вскоре отразился и на положении «вологодских ссыльных». В советских газетах была помещена информация: «Вологда. 1 июля (ПТА). Арестованы великие князья: Николай Михайлович, Георгий Михайлович и Дмитрий Константинович».

Вот как описывает это печальное событие Великий Князь Георгий Михайлович:

«В понедельник я завтракал, как обычно, с Николаем [Михайловичем], после чего мы разговаривали и курили, как вдруг я увидел из окна остановившийся у дверей автомобиль с человеком в штатской одежде в сопровождении двух невооружённых солдат. Я сразу же почувствовал, что это за нами, и я был прав, потому что тремя минутами позже молодой человек двадцати лет вошёл в комнату и показал нам телеграмму от Урицкого, в которой говорилось, что ему надлежит немедленно арестовать трёх вологодских Романовых».

Сначала арестованные Великие Князья были помещены в бывшую Вологодский губернский Тюремный Замок, а через три недели – 21 июля 1918 года, все они по приказу М.С. Урицкого были перевезены в Петроград, в Дом Предварительного Заключения, с перспективой оказаться в казематах Петропавловской крепости.

К тому времени, большевики уже расстреляли Великого Князя Михаила Александровича и Царскую Семью вместе с находящимися при Ней верными слугами, а также убили находившихся в ссылке в Алапаевске Великих Князей и родную сестру Царицы Елизавету Феодоровну.

Так что же помешало расправиться и с ссыльными Романовыми прямо на месте, в Вологде? Причина одна: именно в Вологде находились многие иностранные дипломатические миссии, которые выехали из Петрограда, опасаясь очередного наступления немцев и смуты в столицах. И следует сказать о том, что многие представители этих самых дипломатических миссий сделали немало для освобождения «вологодских пленников».

Невольно возникает вопрос: а представляли ли для Советской власти такую уж опасность перечисленные выше Романовы?

Конечно же, нет! И если отмести заведомо ложные заявления большевиков о том, что каждый из них являлся «живым знаменем контрреволюции», то станет ясно, что все «вологодские» (а в то время уже «петроградские») узники были людьми в возрасте и на протяжении всей своей жизни никогда не стремившимися в «большую политику».

О последнем периоде жизни Великих Князей в Петропавловской крепости нам мало что известно. Сначала Великих Князей посадили в Дом предварительного заключения. Тюрьму посетил во второй половине августа М.С. Урицкий, о чём можно судить по строкам письма Георгия Михайловича:

«Однажды утром, около девяти часов, мы удостоились визита знаменитого Урицкого в сопровождении двух евреев. Все наши камеры были отпёрты. Один из них спросил меня, есть ли жалобы, на что я ответил отрывисто и сухо, что у меня их нет. У меня не было желания говорить с такими людьми.

Дмитрий спросил Урицкого, почему нас посадили в тюрьму, и его ответ был, что для того, чтобы спасти нас, так как народ хотел перестрелять нас в Вологде. Это, конечно, абсолютная ложь».

В другом письме он обречённо рассуждал: «Никто из нас не видит выхода из нашего печального положения, поскольку нет причины освободить нас, как и не было причины посадить нас в тюрьму. Было бы гораздо умнее с их стороны выслать нас из страны. Никто из нас не был замешан в политику, но они судят по себе и пытаются найти что-либо, что могло бы скомпрометировать нас».

Достоверное и почти единственное свидетельство об обстоятельствах трагического конца четверых Великих Князей в Петрограде — воспоминания чудом спасшегося Князя Императорской Крови Гавриила Константиновича, который эмигрировал в Германию, а затем перебрался во Францию:

«15-го августа н[ового] с[тиля] 1918 года меня арестовали по приказанию Чека и, продержав там в полном неведении несколько часов, отвезли в Дом предварительного заключения... Тюрьма на меня произвела удручающее впечатление. Особенно теперь, в такое тяжёлое время и в полном неведении будущего. Мои нервы сдали. Пришёл начальник тюрьмы, господин с седой бородой и очень симпатичной наружности. Я попросил меня поместить в лазарет, как обещал сделать Урицкий. Но постоянного лазарета в Доме предварительного заключения не оказалось, и начальник тюрьмы посоветовал мне поместиться в отдельной камере.

Меня отвели на самый верхний этаж, в камеру с одним маленьким окном за решёткой. Камера была длиной в шесть шагов и шириной в два с половиной. Железная кровать, стол, табуретка — всё было привинчено к стене. Начальник тюрьмы приказал мне положить на койку второй матрац.

В этой же тюрьме сидели: мой родной дядя Великий князь Дмитрий Константинович и мои двоюродные дяди — Великие князья Павел Александрович, Николай и Георгий Михайловичи.

Вскоре мне из дома прислали самые необходимые вещи, и я начал понемногу устраиваться на новой квартире. В этот же день зашёл ко мне в камеру дядя Николай Михайлович. Он не был удивлён моим присутствием здесь, т. к. был убеждён, что меня тоже привезут сюда. Дядя Дмитрий Константинович помещался на одном этаже со мной, но его камера выходила на север, а моя на восток. Дяди Павел Александрович, Николай и Георгий Михайловичи помещались этажом ниже, каждый в отдельной камере...

В этот же день мне удалось пробраться к дяде Дмитрию Константиновичу. Стража смотрела на это сквозь пальцы, прекрасно сознавая, что мы не виноваты. Я подошёл к камере дяди, и мы поговорили в отверстие в двери... Я нежно любил дядю Дмитрия; он был прекрасным и очень добрым человеком и являлся для нас как бы вторым отцом. Разговаривать пришлось недолго, потому что разговоры были запрещены...

Тюремная стража относилась к нам очень хорошо. Я и мой дядя Дмитрий Константинович часто беседовали с ними, и они выпускали меня в коридор, позволяли разговаривать, а иногда даже разрешали бывать в камере дяди. Особенно приятны были эти беседы по вечерам, когда больше всего чувствовалось одиночество.

С разрешения большевиков ко мне приходил наш домашний врач... Ввиду моей болезни меня навещала часто и тюремная сестра милосердия... Встречи с моими дядями продолжались. Мы обычно встречались на прогулках и обменивались несколькими фразами. Странно мне было на них смотреть в штатском платье. Всегда носившие военную форму, они изменились до неузнаваемости. Я не могу сказать, что тюрьма сильно угнетала их дух...

Однажды на прогулке один из тюремных сторожей сообщил нам, что убили комиссара Урицкого... Скоро начались массовые расстрелы, а на одной из прогулок до нас дошло известие, что мы все объявлены заложниками. Это было ужасно. Я сильно волновался. Дядя Дмитрий Константинович меня утешал:

— «Не будь на то Господня воля!..» — говорил он, цитируя «Бородино», — «не отдали б Москвы», а что наша жизнь в сравнении с Россией — нашей родиной?

Он был религиозным и верующим человеком, и мне впоследствии рассказывали, что умер он с молитвой на устах. Тюремные сторожа говорили, что, когда он шёл на расстрел, то повторял слова Христа: “Прости им, Господи, не ведают, что творят...».

Случилось так, что вместе с Великими Князьями осенью 1918 года находился в заключении бывший Военный Министр Временного Правительства А.И. Верховский, который позднее в мемуарах «На трудном перевале» писал: «Библиотекой заведовал бывший великий князь Николай Михайлович, упрекавший меня за то, что я арестовал в Крыму Николая Николаевича и бывшую императрицу Марию Фёдоровну. Николай Михайлович смеялся надо мной: «Вы нас арестовали в апреле, а теперь сидите вместе с нами. Во-первых, вам поделом, а во-вторых… учитесь истории. В революционной борьбе нет середины. Если вы не идёте с последовательными революционерами, вы оказываетесь за одной решёткой с нами».

Только благодаря вмешательству писателя М. Горького удалось избежать печальной участи своих родственников князю императорской крови Гавриилу Константиновичу. На этом стоит остановиться особо. Родственники и лечащий врач И.И. Манухин ходатайствовали за больного туберкулёзом Гавриила Константиновича не только перед Г.Е. Зиновьевым в Петрограде, но и обратились к Управляющему делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичу.

Теперь уже совершенно ясно и документально подтверждено, что между Петроградом и Москвой шёл обмен мнениями о судьбе Великих Князей. Сохранилась телеграмма Петроградской ЧК на имя Управделами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевича от 22 октября 1918 года, где указывалось:

«Гавриил Романов арестован как заложник содержится квартира Горького болен [в] сильной степени туберкулёзом. За председателя Чрезкома Яковлева. [№] 13623».

Уместно также заметить, что в своих воспоминаниях Гавриил Константинович писал: «...комиссар показал мне бумагу, в которой значилось, что меня из тюрьмы перевозят в клинику Герзони».

В тот же день 22 октября 1918 года из Кремля пошла телеграмма:

«Петроград. Смольный, Зиновьеву.

Боюсь, что Вы пошли чересчур далеко, разрешив Романову выезд [в] Финляндию. Не преувеличены ли сведения об его болезни? Советую подождать, не выпускать сразу в Финляндию. Ленин».

Дело, казалось сдвинутое с мёртвой точки, вновь застопорилось. Прошёл ещё почти месяц. 20 ноября 1918 года Максим Горький обращается к В.И. Ленину со следующим письмом:

«Дорогой Владимир Ильич!

Сделайте маленькое и умное дело, — распорядитесь, чтобы выпустили из тюрьмы бывшего великого князя Гавриила Константиновича Романова. Это — очень хороший человек, во-первых, и опасно больной, во-вторых.

Зачем фабриковать мучеников? Это вреднейший род занятий вообще, а для людей, желающих построить свободное государство, — в особенности.

К тому же немножко романтизма никогда не портит политики.

Вам, вероятно, уже известно, что я с А.В. Луначарским договорился о книгоиздательстве. С этим делом нужно торопиться, и я надеюсь, что Вы сделаете всё, зависящее от Вас, для того, чтобы скорее поставить это громоздкое дело на рельсы.

Выпустите же Романова и будьте здоровы.

А. Пешков.

Вот что: болезнь Надежды Константиновны следовало бы лечить д-ру Ив. Манухину. У него есть свой метод лечения той болезни, метод весьма удачный. Может быть, Н[адежда] К[онстантиновна] приехала бы сюда и потолковала с Манухиным.

Привет ей.

А. П[ешков]».

Так удалось спастись от неминуемой гибели Князю Императорской Крови Гавриилу Константиновичу.

Благодаря усилиям датского посланника в Петрограде Харальда Скавениуса по освобождению Великих Князей (за выкуп в 500 тысяч золотых рублей у большевиков) появилась надежда на их спасение. Академия наук также обратилась в Совнарком с ходатайством об освобождении Великого Князя Николая Михайловича. Заседание Совнаркома, рассматривавшего этот вопрос, состоялось только 16 января 1919 года. Председательствовал на нём В.И. Ленин.

На заседании Совнаркома выступил председатель Вологодского Губисполкома и член Губкома РКП(б) тов. Ш.3. Элиава, который отметил:

«Никаких конкретных данных, изобличающих Н. Романова в контрреволюционной деятельности, у меня не имеется. За время пребывания Романова в Вологде в ссылке (с апреля по июль 1918 г.) наблюдение установило частные сношения Романова с Японским правительством. Вообще он вёл в Вологде замкнутый образ жизни.

Из личных бесед с ним я вынес впечатление о нём, как о человеке большого ума и хитром.

Вообще же считаю, что он для нас совершенно не опасен».

В результате обсуждения вопроса на Совнаркоме было принято расплывчатое и двусмысленное решение:

«Запросить Петроградскую ЧК и т. Элиава и отложить разрешение этого вопроса до получения ответа, если т. Луначарский не представит до тех пор исчерпывающих данных».

Трудно понять, какие «исчерпывающие данные» должен был предоставить А.В. Луначарский — труды Николая Михайловича или коллекцию бабочек из Зоологического музея. Однако вывод ясен, что «верховные комиссары» очередной раз сделали манёвр, чтобы уйти от прямой ответственности за судьбу Великих Князей.

В то же время в Президиуме ВЧК прекрасно понимали ситуацию, принимая постановление об «…утверждении к лицам быв. царск[их] княз[ей] Романовых» высшей меры наказания.

17 января 1919 года из Совнаркома в Петроградскую ЧК была направлена следующая депеша:

«Российской Академией Наук внесено через тов. Луначарского в Совет Народных Комиссаров ходатайство об освобождении б. вел. князя Н.М. Романова. В заседании от 15-го января с. г. (правильно: 16 января.) Советом Народных Комиссаров постановлено запросить заключения Петроградской Чрезвычайной Комиссии и отложить разрешение этого вопроса до получения ответа. В. Бонч-Бруевич».

Мы не располагаем пока сведениями, каким образом чекисты «разбирались» с делом «Великокняжеских заложников», но по ходу переписки между Совнаркомом и ЧК можно предположить ведение «двойного» делопроизводства, по подобию двойной бухгалтерии. Уже через два дня в Москву пришла телеграмма из Петрограда:

«В ответ на Ваше отношение от 17-го января с. г. за № А/326, Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Союзе Коммун Северной Области доводит до Вашего сведения, что на заседании Президиума Чрезвычайной Комиссии от 24-го декабря 1918 года по вопросу о заложниках — членах бывшей императорской фамилии было постановлено запросить ВЧК, как поступить с указанными выше заложниками, присовокупив мнение Президиума, что их следует немедленно расстрелять. Полученный нами ответ гласит, что предлагаемая нами упомянутая мера наказания утверждается Президиумом ВЧК и Центральным Исполнительным Комитетом.

Принимая во внимание всё вышеизложенное... Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Совете Коммун Северной Области полагает, что не следовало бы делать исключение для б. великого князя Н.М. Романова, хотя бы по ходатайствам Российской Академии Наук. Яковлева».

Очевидно, здесь имеется в виду протокол (сохранившийся до наших дней в ЦА ФСБ РФ) Заседания Президиума ВЧК от 9 января 1919 года, в котором было зафиксировано:

«Слушали: 8) Об утверждении высшей меры наказания чл[енам] быв[шей] императорск[ой] – Романовск[ой] своры.

Постановили: 8) Приговор ВЧК к лицам, быв[шей] имп[ераторской] своры – утвердить, сообщив об этом в ЦИК».

В результате многоходовой переписки различных ведомств Великие Князья Николай Михайлович, Павел Александрович, Дмитрий Константинович и Георгий Михайлович были расстреляны. Это произошло глубокой январской ночью 1919 года во дворе Петропавловской крепости «в порядке Красного Террора».

В «Алфавитном журнале об исполнении приговоров над осуждёнными к расстрелу за 1918, 1919 и 1920 гг.», хранящемся в УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, указано без ссылки на орган, принявший решение, что Великие Князья Романовы расстреляны 24 января 1919 года. Имена Великих Князей в этом списке (в разделе под буквой «Р») числятся под № 56–59.

Французский журналист Поль Эрно, весьма осведомлённый из неизвестных нам пока источников (лишь бы эти источники не оказались из разряда газетных уток его собственного производства или заимствованными из досье барона Мюнхгаузена), позднее описал обстановку незадолго перед расстрелом Великих князей:

«Разбуженный и выведенный из своей одиночки Великий князь Николай Михайлович предположил, что его собираются отправить в Москву. Он так мало подозревал, что его ведут на расстрел, что взял с собой котёнка, которого вырастил в тюрьме. Он занял место в грузовом автомобиле вместе со своим братом Георгием и Великим князем Дмитрием Константиновичем рядом с четырьмя уголовниками. Был 1 час 20 минут, когда машина, которую сопровождали шесть красногвардейцев, выехала из тюрьмы. Она направилась в Петропавловскую крепость».

Прибыв туда, Великие Князья (по некоторым сведениям) провели некоторое короткое время. Сюда же из тюремной больницы привезли и Великого Князя Павла Александровича. Если верить тому же французскому журналисту Полю Эрно, то с его слов процедура казни выглядела так:

«Когда Великие князья были выстроены перед ямой, комиссар, который командовал взводом, приказал им снять шубы и пиджаки. В этот момент Николай Михайлович заговорил… Как передали мне, он говорил довольно долго, и спокойствие, которое он показал перед смертью, взволновало самих красногвардейцев. Затем четыре Великих князя обнялись. Николай последний раз погладил котёнка, которого доверил одному солдату, и несчастные разделись. Они были сражены одним залпом. Затем тела, с которых содрали одежду, были сброшены в зияющий ров…». По преданию, перед расстрелом Великий князь Николай Михайлович снял сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята, всё-таки царские...».

Большевистской пропагандой в свою очередь была запущена политическая версия, что казнь четверых Великих Князей во дворе Петропавловской крепости была произведена в ответ на «злодейское убийство в Германии товарищей Розы Люксембург и Карла Либкнехта».

Это очередное злодеяние вождей «мировой революции» до глубины души потрясло не только «осколки старого общества», но и многих сторонников социальных преобразований в мире.

Так, например, П.Б. Струве в статье «В память» писал по поводу этого печального события:

«Я пишу о Великом Князе (имеется в виду Николай Михайлович.) здесь не потому, что в его лице большевики замучили человека, который если и боролся в прошлом с чем-нибудь, то только с шарлатанством и деспотизмом. В качестве представителя русской науки я хочу денонсировать перед цивилизованным миром убийство Великого Князя как убийство учёного…».

Зимой 1919 года основатель Русской Авиации Великий Князь Александр Михайлович (брат Великих Князей Николая, Георгия и Сергея Михайловичей) находился уже за пределами России. А о смерти Великих Князей узнал из газетных новостей, описав это событие в своих мемуарах:

«Как-то утром — это был всё тот же январь 1919-го, и я всё так же сидел в отеле «Ритц» в Париже…

Моё внимание тут же привлекла плохо пропечатанная групповая фотография на первой полосе. Лиц я не мог разобрать, но все мужчины были в мундирах русской лейб-гвардии. Я поискал глазами заголовок и только тут увидел надпись, занимавшую две колонки:

Расстреляны четверо русских Великих князей

Великие князья Николай, Георгий, Павел и Дмитрий, два брата и два кузена находящегося сейчас в Париже Великого князя Александра казнены вчера в Санкт-Петербурге.

Больше ничего. Сама заметка занимала лишь несколько строчек, в ней не сообщалось никаких подробностей, кроме той, что «о месте захоронения четырёх Великих князей советское правительство умалчивает». (…)

На минуту я вспомнил всех четверых и избранный каждым из них образ жизни. Николай — мечтатель, поэт, историк, республиканец до мозга костей, разочарованный холостяк, боготворящий память о своей единственной любви — королеве одной скандинавской страны. Георгий — молчун и скромник, мечтавший, чтобы его оставили в покое вместе с картинами и детьми. Дмитрий — орёл, страстный кавалерист, ярый и убеждённый женоненавистник, изучающий Библию и предрекающий Армагеддон. Павел — добряк и красавец, бесконечно счастливый своим морганатическим браком и ничуть не заботящийся о власти и монархии. Полная бессмысленность этого кровопролития должна была быть очевидна даже самым безжалостным из коммунистов».

Из 65 Членов Российского Императорского Дома Романовых в 1918–1919 годах 18 было убито большевиками, а 47 оказалось за рубежом. Так завершилось 300-летнее правление Романовых в России.

Однако следует помнить, что во всех случаях уничтожение представителей Российского Императорского Дома Романовых проводилось органами ВЧК, всегда действующей по прямому указанию вождей большевиков.

Так В.И. Ленин подчёркивал: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима».

Следует помнить, что этот «карающий меч революции» с самого начала учреждался при Совнаркоме, а также и о том, что ВЧК непосредственно подчинялась только Совнаркому и ВЦИК. Во все годы своего существования ВЧК обладала правами, равными правам народных комиссариатов и никакие другие ведомства или органы власти не могли отменять или изменять постановления, за исключением Президиума ВЦИК или Совнаркома.

В заключение же этой печальной истории остаётся сказать, что могила четырёх Великих Князей не обнаружена до сих пор, хотя в СМИ время от времени появляются сообщения об обнаружении тайных захоронений в Петропавловской крепости.

Однако хочется верить, что совместными усилиями общественности, историков и архивистов в самом недалёком будущем всё тайное в этом деле станет явным и, в конечном итоге, справедливость восторжествует!