Великий Князь Михаил Александрович был четвёртым и самым младшим сыном Императора Александра III.

Он родился в Аничковом Дворце Санкт-Петербурга 4 декабря (22 ноября 1878 года и был третьим по преемственности Престола Государства Российского после своих Августейших Братьев - Великих Князей Николая и Георгия. 

По воспоминаниям знавших его людей из ближайшего окружения, Михаил рос умным и энергичным юношей высокого роста, крепкого телосложения и приятной наружности. С самых ранних лет его увлечениями была верховая езда, охота, спорт и театр, а позднее – вождение автомобиля и авиация.

Многие царедворцы также отмечали его воспитанность, скромность и даже застенчивость. В общении с людьми, независимо от их общественного положения, Михаил Александрович отличался своеобразным «демократизмом», предпочитая подчас общество  своих наставников, а не царственных родственников. В силу этих обстоятельств, некоторые считали его безвольным и легко попадающим под чужое влияние. Но это абсолютно не соответствовало действительности, так как Великий Князь был способен принимать самостоятельные решения, а в силу необходимости пойти и на самопожертвование.

Так, Полковник А.А. Мордвинов, состоявший до 1912 года в должности адъютанта при Великом Князе, впоследствии вспоминал:  

«Многим Михаил Александрович казался безвольным, легко попадающим под чужое влияние. По натуре он действительно был очень мягок, хотя и вспыльчив, но умел сдерживаться и быстро остывать. Как большинство он также был неравнодушен к ласке и излияниям, которые ему всегда казались искренними. Он действительно не любил (главным образом, из деликатности) настаивать на своём мнении, которое у него всегда всё же было, и из этого же чувства  такта стеснялся и противоречить. Но в тех поступках, которые он считал – правильно или нет – исполнение своего нравственного долга, он проявлял обычно настойчивость, меня поражавшую».       

 

Наряду с этим, Михаил Александрович считался самым богатым  среди Великих Князей Дома Романовых, но при этом, совершенно непритязательным.

И вспоминая об этом, всё тот же А.А. Мордвинов писал:

 

«Деньгами для себя лично он не придавал никакого значения, совсем плохо разбирался в относительной стоимости различных вещей и оставался совершенно безучастным ко всем докладам, говорившим об увеличении его материальных средств».

 

10 июля (18 июня) 1899 года во время совершаемой велосипедной прогулки близ местечка Абастумани Тифлисской губернии от приступа чахотки (туберкулёза) скоропостижно скончался Великий Князь Георгий Александрович. (В память о своём брате, Великий Князь Михаил Александрович в 1910 году наречёт своего новорожденного сына Георгием.) Посему, уже 7 июля 1899 года Своим Именным Указом Государь повелел: «доколе Господь Бог не благословит Нас рождением сына», впредь именовать Великого Князя Михаила Александровича «Государем Наследником и Великим Князем». Вместе с означенным титулом, Великий Князь Михаил Александрович унаследовал также немалую долю имущества своего покойного брата, а также обширное имение Брасово, расположенное  в Брянской губернии. Но вместе с тем, Михаил Александрович не получил  титул «Цесаревич», который носил его покойный брат Георгий. И, несмотря на то, что факт сей, весьма долго обсуждался при Дворе Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны, он, тем не менее, всё же легко объяснялся тем, что молодая Императрица не теряла надежду на то, что вскоре у Нее родится сын. А после рождения  у Августейшей Четы Наследника Цесаревича Алексей Николаевича, Великий Князь стал носить титул «Правителя Государства». (Имелось в виду, что он стал бы таковым в случае преждевременной кончины Государя и до достижения Наследником Цесаревичем возраста совершеннолетия.)

Путь служения Отечеству у Великого Князя, как и у всех Членов Императорского Дома Романовых, был один – служба в армии. Поэтому, начиная с рождения, Михаил Александрович был записан в целый ряд самых элитных подразделений Императорской Русской Армии – Лейб-Гвардии Преображенский полк, Лейб-Гвардии 4-й Стрелковый Императорской Фамилии батальон, Лейб-Гвардии Уланский Его Величества полк и др.

Вступив в службу в апреле 1900 года, он был приписан к расквартированному в Гатчине Лейб-Гвардии Кирасирскому Е.В. Государыни Императрицы Марии Феодоровны полку, а через шесть лет, в марте 1906 года он был назначен командиром Первого эскадрона полка «Синих кирасир». (Так в обиходе называли эту элитную воинскую часть.)

Великий Князь Михаил Александрович впервые познакомился с Натальей Сергеевной на праздничном фуршете, организованном в здании Полкового манежа «Синих кирасир», по окончании обеденной церковной службы на «Николу Зимнего».   Следующая их встреча состоялась во время главного события светской жизни Гатчины – Рождественском балу «Синих кирасир». И для всего полкового сообщества был весьма удивительным тот факт, сколько внимания уделил брат Государя Поручику В.В. Вульферту и его красавице жене.

К тому времени, Н.С. Вульферт (дочь известного московского адвоката С.А. Шереметьевского), уже успела побывать замужем за С.И. Мамонтовым (аккомпаниатором в Большом театре и племянником мецената Саввы Мамонтова) и родить ему дочь Наташу (Тату). А оформив развод с С.И. Мамонтовым в 1905 году, сразу же вышла замуж за Владимира Владимировича Вульферта, начавшим службу в полку «Синих кирасир» Корнетом в 1900 году.           Наталья Сергеевна Вульферт была женщиной красивой и образованной, обладавшая каким-то особенным, присущим только ей шармом. И можно лишь только представить, как же она была хороша, если спустя двадцать лет Французский Посланник в России Морис Палеолог написал:

 «Она прелестна. Ее туалет свидетельствует о простом индивидуальном и утонченном вкусе... Выражение лица гордое и чистое; черты прелестны; глаза бархатистые. Малейшее ее движение отдает нежнейшей грацией...»

  С самого первого дня из знакомства, сердце Великого Князя было пленено, поэтому нет ничего удивительного в том, что их роман развивался слишком бурно на глазах всего полка, вызывая восхищение одновременно с завистью…

Сближению Михаила Александровича и Натальи Сергеевны способствовало также и то, что Великий Князь и В.В. Вульферт были знакомы ещё ранее по совместному серьёзному увлечению – фотоделом. А отец последнего – Владимир Карлович Вульферт был первым Председателем Русского Фотографического Общества, покровителем которого с 1902 года был Великий Князь Михаил Александрович. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они все вместе гуляли по Старой Гатчине, предпочитая места, связанные с детством Великого Князя и совершали всевозможные поездки на его авто.

Так прошёл весь 1908 год. Разумеется, особое Августейшее внимание не могло не тешить самолюбия Натальи Сергеевны, равно как весьма льстило её мужу.

К весне 1909 года стало понятно, что симпатии и потребность в общении Михаила и Натальи приобретают непреодолимый характер и что эти чувства становятся взаимными. Однако следует заметить, что Наталья Сергеевна всё это долгое время неукоснительно выдерживала, положенную замужней женщине «дистанцию», и не позволяла себе

даже в мыслях обмана супруга и разрушения священных уз брака. Когда же к маю 1909 года наступил тот момент, что противиться чувствам обоих более не стало сил, она прямо заявила об этом мужу, добавив, что более не сможет с ним также делить супружеское ложе. Владимир был потрясён и даже под угрозой пистолета совершил над ней насилие, которое, конечно же привело к тому, что для Натальи уважаемого ею ранее мужа, более не стало… Понятно, что после всего произошедшего Наталья Сергеевна не могла более оставаться в Гатчине и по совету Великого Князя на некоторое время уехала в Европу, после чего возвратилась в Москву, так как в Санкт-Петербурге и его пригородах ей жить было более не позволено.

 

 

Оправившись от потрясения, Поручик В.В. Вульферт повёл себя достойно и при встрече один на один с Великим Князем потребовал от него ответа о его дальнейших намерениях в отношении Натальи Сергеевны. Великий Князь в ответ пояснил, что не может жить без Натальи, на что В.В. Вульферт заметил, что чувства Михаила Александровича его не волнуют и что он принимает лишь во внимание чувства Натальи, уважая её выбор. А посему, он выдвигает ему два варианта условий при которых готов предоставить своей супруге развод. Первый вариант возможен, если Великий Князь даст слово жениться на Наталье Сергеевне. Второй вариант развода – если Михаил оставит Наталью в покое и не посмеет пребывать в ней в близких отношениях. Если же Великий Князь не намерен оставить её в покое, и предполагает иметь в содержанках, то он – Поручик В.В. Вульферт не посмотрит на то, что он брат самого Государя, и вызовет его на дуэль. Естественно, что в данных условиях, ни один из «мирных вариантов» был не приемлем. Посему, оставалась только дуэль... И вот, когда уже были выбраны секунданты и приготовлена дуэльная пара пистолетов, неожиданно последовал вызов к Государю…

При встрече со своим Августейшим Братом, таковой выразил Свое крайнее недовольство, который возник вокруг имени Великого Князя. Посему Он повелел ему немедленно сдать командование эскадроном и немедленно убыть в Орёл, где принять командование Черниговским Гусарским полком, Августейшим Шефом которого была в то время Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна.

Убыв в Орёл 16 мая 1909 года, Великий Князь принял командование означенным полком

Вызов на дуэль Великого Князя не прошёл бесследно и для Поручика В.В. Вульферта, которому предложили подать рапорт об отставке по причине «недостойного поведения». Однако, понимая ситуацию, ему в виде компенсации было предложено одно из видных мест по Дворцовому Ведомству в Москве, предложив работу в Оружейной Палате Московского Кремля с весьма приличным жалованием. Поначалу В.В. Вульферт не соглашался, но понимая, что ему более никогда не служить в кирасирах, согласился, после чего ему присвоили чин лейтенанта и подняли жалование до 5000 руб. Проживая в Москве,  он снова сочетался браком. Причём на сей раз его избранницей стала известная своей красотой девица купеческого сословия Вера Григорьевна Петухова, в браке с которой у него родилось двое дочерей.

Следующая встреча Михаила и Натальи состоялась лишь 5 августа в Копенгагене, в «Королевских апартаментах» гостиницы «Англетер», где уже никто не смог отнять у них упоительной радости встречи и блаженного единства. Восемь дней, которые они пробыли вместе, пролетели незаметно, и отправляясь на зад в Россию на своей яхте «Зарница», Великий Князь страшно тосковал о том, что снова не скоро увидит любимую Наташу.

«Эта любовь, подобно огню, очистила меня. Я стал человеком – писал он в своём дневнике

И, тем не менее, ситуация была безвыходной. Ибо любое покушение на незыблемые устои высшего общества не давали им ни малейшей надежды на взаимное счастье, Статьи Свода Законов Российской Империи, прямо регламентировали что: «…никто из Великих Князей и Великих Княжон не может вступить в брак с лицом, не имеющим соответственного достоинства, то есть не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому».  

Разлучённые Михаил и Наталья испытывали ужасную тоску друг без друга. Так как Великий Князь должен был постоянно находиться в Орле (куда был запрещён въезд для его возлюбленной), а Наталья Сергеевна, по настоянию Государя не должна была проживать, не только в пригородах Санкт-Петербурга, но ив имении Брасово. Посему Великий Князь вынужден был приобрести для неё большую квартиру под Москвой, по Петербургскому шоссе, где они планировали свои встречи.

«Мой нежный друг сердечный, – писал в своём письме Великий Князь Наталье Сергеевне, – Боже мой, как я страдаю без тебя, не могу и выразить тебе того полного чувства ужасной, страшной тоски, которое переполняет мою душу и сердце. Сердце моё прямо разрывается от мысли, что я тебя долго не увижу. Я так тоскую и страдаю от чувства разлуки с тобой и так ясно чувствую, что жить без тебя не могу, просто не в силах! Я чувствую к тебе такую огромную любовь, такую привязанность, которую ещё никогда не чувствовал, и ни разу не тосковал по тебе до такой степени, как теперь, это просто что-то ужасное…»

Но подходило время очередного отпуска и Государь просто не мог не дать таковой, хотя бы на двенадцать дней, которые любящие сердца провели вместе в октябре 1909 года, путешествуя между Санкт-Петербургом и Москвой, после чего Великий Князь вновь убыл в Орёл. А совсем вскоре стало известно, что у Натальи Сергеевны будет ребёнок.  

Но даже и в такой ситуации ничего нельзя было сделать, так как Наталья Сергеевна формально оставалась замужней женщиной, сочетавшейся церковным браком, посему все права на ещё не родившегося ребёнка мог иметь её фактический супруг В.В. Вульферт.

И только за месяц до его рождения дело, наконец-то сдвинулось с мёртвой точки и с разрешения Государя документы о разводе были переданы на рассмотрение в Священный Синод 25 июня 1910 года.

 6 августа (24 июля) 1910 года родила сына Георгия, но развод с В.В. Вульфертом, которому, кстати говоря, Великий Князь заплатил «200 тысяч отступных», удалось окончательно оформить уже после его рождения.

Следует также отметить, что ещё задолго до рождения сына  Великий Князь умолял Государя разрешить ему  женитьбу на Наталье Сергеевне. Но его ответ был однозначен. «Я никогда не дам своего согласия» – писал Николай II в одном из писем Своей августейшей Матери. И на то были особые причины. Ибо Наталья Сергеевна была не только простой, не титулованной дворянкой, но уже дважды успела побывать замужем. И причём, оба её развода были церковными. И, тем не менее, Своим Указом Правительствующему Сенату от 13 ноября 1910 года, не подлежащего обнародованию, Государь предписывал: 

 

«Сына состоявшей в разводе Натальи Сергеевны Вульферт, Георгия, родившегося 24 июля 1910 года, Всемилостивейше возводим в Потомственное Дворянское Российской Империи Достоинство, с предоставлением ему фамилии Брасов и отчества Михайлович». 

 

А так как фамилия Брасов ранее не числилась в Родословных Книгах Российского Дворянства, то появлению таковой, младенец Георгий был обязан, исключительно, названию имения, принадлежавшего Великому Князю. А по прошествии, немногим менее года, Государь согласился на предоставление Наталье Сергеевне Вульферт фамилии Брасова, а также разрешил последней проживание в имении Своего брата – Брасово, где она наконец-то смогла почувствовать себя полноценной хозяйкой.

3 апреля 1911 года Великий Князь был переведён в Санкт-Петербург и назначен на должность Командира Кавалергардского Е.В. Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полка. Своим местом жительства, Михаил Александрович избрал, принадлежавший ему особняк, доставшийся ему по наследству после смерти его дяди – Великого Князя Алексея Александровича, не оставившего после себя законных наследников. Расположенный на Английской набережной, этот особняк был по сути своей дворцом с весьма скромным внешним видом и роскошным внутренним убранством.

Черниговский Гусарский полк Великий Князь сдал 7 мая. Однако вплоть до осени 1911 года был вынужден оставаться в Орле, так как Высочайшим Указом от 3 сентября 1911 года возглавляемый им ранее полк переименовывался в Лейб-Гвардии Черниговский Гусарский Его Императорского Высочества  Великого Князя Михаила Александровича полк. (Кстати сказать, Полковое Объединение этого подразделения, дольше всех смогло сохраниться в условиях эмиграции и отметить свой 300-летний юбилей в 1968 году.) 

Следует отметить, что перед прибытием в столицу, на протяжении всего 1911 года, Вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна не раз и не два намекала сыну, чтобы он не вздумал приехать в столицу вдвоём со своей «гражданской женой». Однако Михаил и на сей раз не послушал свою Августейшую Мать и прибыл к новому месту службы вместе с Натальей Сергеевной. Посему престарелый Министр Императорского Двора и Уделов Граф Б.В. Фредерикс был вынужден объявить Великому Князю, чтобы тот вместо дворца удовольствовался бы казённой квартирой на Шпалерной улице, что, собственно говоря, не встретило со стороны Великого Князя никаких возражений. А для своей Наташи и детей он снял достойную квартиру в доме № 16 по Литейному проспекту, которую та не замедлила обставить, с присущим ей изысканным вкусом.  

Но Свод Законов Российской Империи не был единственным препятствием  на пути ко  вступлению в законный брак, так как Великий Князь незадолго до рождения сына был вынужден дать Государю слово никогда не предпринимать попыток к женитьбе на Наталье Сергеевне. Посему проживание Натальи Сергеевны вместе с Миихаилом Александровичем на положении «не жены и не вдовы» только  лишь ухудшило её положение в обществе, став одной из излюбленных тем для всевозможных сплетен…

В первых числах сентября 1912 года оба брата Романовы вместе со своими семьями убыли в осенние отпуска. Великий Князь Михаил Александрович и Наталья Сергеевна выехали за пределы России, предполагая провести отпуск по маршруту: Германия – Австрия – Италия – Франция. Отправляясь в это путешествие, Михаил Александрович поставил в известность всех сопровождавших его лиц, что в Канны они прибудут к концу ноября, и что он вместе с Натальей Сергеевной будут добираться туда самостоятельно на своём автомобиле.

Предвидя возможные последствия, связанные с закреплением брачных уз между Михаилом Александровичем и Натальей, Государь предпринял меры особой предосторожности, для чего в Вену с особыми полномочиями был командирован Генерал-Майор по Отдельному Корпусу Жандармов А.В. Герасимов. Причём всем Посольствам и Консульским Отделам Российской Империи  строжайше предписывалось оказывать этому эмиссару всяческое содействие, вплоть до ареста лиц по его указанию.

Однако миссия генерала А.В. Герасимова успеха не имела так как, обладавший незаурядными способностями конспиратора, Великий Князь Михаил Александрович обвёл его, что называется, вокруг пальца. Находясь в Вене, он за 1000 австрийских крон, пожертвованных им на сербский храм Святого Саввы, уговорил его настоятеля Мисича совершить между ним и Натальей Сергеевной обряд венчания. Что, собственно говоря, и произошло 16 октября 1912 года в присутствии свидетелей – церковного сторожа и супруги самого Мисича. А так как обряд венчания, сотворённый в любом из Православных Храмов, находящегося под юрисдикцией одного из славянских государств, не мог быть расторгнут Святейшим Синодом, то дело это молодых было «беспроигрышным» и поставившим всех перед фактом свершившегося...

Телеграмму с известием о произошедшем, Государь получил из города Бертехсгадена и был крайне возмущён поступком Своего брата, нарушившим своё слово и поступившим не считаясь с интересами России. (Государь и Его Семья в это самое время находились в Спале, где с больным гемофилией Наследником Цесаревичем Алексеем Николаевичем случилось несчастье: в результате сильного ушиба у него открылось сильное внутреннее кровотечение, с которым долгое время не могли справиться опытные врачи.) Узнав об этом из газет, Михаил Александрович со всей очевидностью осознал, что здоровье его племянника находится в критическом положении и что трагический исход может наступить в любой момент. Поэтому он счёл для себя, что если вновь будет объявлен Наследником Престола, то эти свои высокие обязанности Лица Императорской Крови он, безусловно, примет на себя, но уже находясь в церковном браке с Натальей Сергеевной. Посему и нарушил данное Государю слово и поспешил вступить в законный брак, закрепив таковой записью о венчании в которой значилось: 

 «Дворянка Наталья Брасова, дочь Потомственного Дворянина Сергей Александровича Шереметьевского и Юлии Вячеславовны».

Ссылка на болезнь Алексей Николаевича так возмутила Государя, что в письме Своей Августейшей Матери от 7 ноября 1912 года Он писал: «Что меня особенно возмущает, так это ссылка на болезнь бедного Алексея, которая заставила его поторопиться с этим безрассудным шагом».

 

В свою очередь Великий Князь в своих письмах оправдывался, говоря что: 

«Я исполнил то, что должен был сделать всякий честный человек, и в этом моя совесть чиста».

Однако Государь воспринял это как личное оскорбление, отписав о таковом в том же самом письме Матери, прямо заявил: «между мною и им сейчас всё кончено. Ему нет дела до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведёт в России. И в такое время, когда все говорят о войне, за несколько месяцев до юбилея Дома Романовых!»

 

В нарушение закона, а также данных обязательств, 15 декабря 1912 года Государь подписал Указ Правительственному Сенату о передаче в опеку имущества Великого Князя Михаила Александровича, а 30 декабря с него было снято звание «Правителя Государства», а также объявлены предпринятые к нему самые суровые меры воздействия.

В силу этих обстоятельств, Великий Князь был вынужден жить за границей как частное. Прожив ещё некоторое время в Австро-Венгрии, Михаил Александрович вместе со своей супругой и детьми переехали в Великобританию, где поселились в ранее приобретённом им замке Небворт, близ Лондона.

Именно Небворте, Михаил и Наталья провели немногим более полутора лет счастливой семейной жизни. Предоставленные самим себе, они были счастливы. Говорят, что противоположности характеров, притягивают людей друг к другу. Своенравная и немного капризная Брасова и мягкий, застенчивый, с радостью подчиняющийся ей Великий Князь прекрасно уживались друг с другом. В своём замке они часто принимали гостей из России, в числе которых был Ф.И. Шаляпин и балерина Т.П. Карсавина. Время от времени, супруги совершали путешествия во Францию в Италию. По сей день в личном фонде Н.С. Брасовой одного из лондонских архивов сохранились толстые альбомы в переплётах из зеленой кожи, в которые Михаил Александрович аккуратно вклеивал многочисленные фотографии: супруги с друзьями в Венеции, Риме, Неаполе, Пизе. Она – в роскошных туалетах, он – в штатском, в котелке или светлом кепи.
Тоскуя по России, Великий князь как-то поднявшись в Париже на Эйфелеву башню, он написал на купленной там открытке: «С этой высоты можно увидеть Гатчину...»

1 августа 1914 года Россия вступила в Первую мировую войну.

Находясь в Великобритании, Великий Князь Михаил Александрович незамедлительно написал Государю письмо с просьбой разрешить ему вернуться на Родину.

 

«Меня можно в наказание лишить прав и имущества, связанных с моим рождением – писал он в этом письме, – но никто не может лишить меня права пролить кровь за Родину!».

 

И Николай II, не задумываясь, дал Своё Высочайшее Соизволение, разрешив брату вернуться в Россию. Однако, ввиду военного положения, возвращение из Великобритании состоялось кружным путём: морем вокруг Скандинавии и далее через Норвегию и Финляндию.

Как только стало известно о возвращении Великого Князя, Наместник Кавказа и Командующий войсками Кавказского военного Округа, Генерал-Адъютант Граф И.И. Воронцов-Дашков подал Государю прошение о том, чтобы Его Высочество «в знак внимания и милости к народам Кавказа» был назначен Командиром  вновь образуемой из кавказских горцев конной дивизии, которая вскоре покрыла себя неувядаемой славой. Следует также отметить, что командиром Кабардинского полка этого формируемого соединения был сын Наместника Кавказа Полковник Граф Илларион Воронцов-Дашков, ранее состоявший в должности адъютанта Великого Князя в бытность его службы в Лейб-Гвардии Черниговском Гусарском полку, который, собственно говоря, и подсказал своему отцу идею данного назначения.   Идя навстречу верному слуге Отечества, Государь Своим Высочайшим приказом по Действующей Армии от 23 августа 1914 года утвердил данное соединение под наименованием «Кавказской туземной конной дивизии», которая состояла из шести конных полков: Кабардинского, 2-й Дагестанского, Чеченского, Татарского, Черкесского и Ингушского.

23 августа 1914 года Великий Князь был произведён в чин Генерал-Майора с зачислением в Свиту Его Величества и 30 августа убыл на фронт в Галицию, командовать «Туземной», или как её чаще называли в обиходе – «Дикой дивизией».

По воспоминаниям современников, Великий Князь Михаил Александрович всегда с изумительным спокойствием и полным хладнокровием, не обращая внимания на пролетавшие пули и разрывы снарядов, смело смотрел в глаза смертельной опасности. Находясь почти всегда в самой гуще боя, он был бодр, весел и отважен, за что горцы полюбили его всем сердцем. 

«Офицеры  любили его за дивные душевные качества. – писал в своей книге воспоминаний Генерал-Майор А.И. Спиридович. Дикие же горцы-всадники – за его храбрость и ещё больше за то, что «наш Михаил – брат самого Государя». Тут любовь переходила просто в обожание. Горцы его боготворили».

 

По сложившейся в «Дикой дивизии» традиции, рядовых конников не называли «нижним чинами», как это было принято во всех подразделениях Императорской Русской Армии, а величали «всадниками». А так как у горских народов не существовало обращение на «вы», то к своим офицерам, генералам и даже к самому Великому Князю всадники обращались на «ты», что нисколько не умаляло значения и авторитета командного состава в их глазах, а также ни коим образом не отражалось на поддержании воинской дисциплины.

Вера в своего командира была настолько велика, что одним своим появлением в войсках, Великий Князь, если так можно сказать, «наэлектризовывал» горцев.

 «Через глаза нашего Михаила Сам Бог смотрит», – сказал как-то один умиравший в госпитале горец, когда Великий Князь, навестив его, отошёл от кровати.

Уже совсем скоро вести о личной отваге и мужестве брата Государя вышли далеко за пределы его дивизии. Так, известный в начале минувшего столетия писатель и журналист Н.Н. Брешко-Брешковский писал:

«Он всегда там, где опасно и где противник развил губительный огонь. Толкает Михаила Александровича в этот огонь личная отвага сильного физически, полного жизни воина и кавалериста… Полки, видя Великого Князя на передовых позициях своих, готовы идти за ним на верную смерть».

А вот в своих письмах Наталье Сергеевне, которая в то время жила в Гатчине вместе с детьми, Великий Князь, наоборот, всячески скрывал от неё подстерегавшую его на каждом шагу смерть.

«Я больше сижу дома и страшно тоскую. Быть на войне и так мало пользоваться свежим воздухом даже глупо».

На самом же деле, «свежего воздуха» было, хоть отбавляй! Равно как и отсутствие неведомой ему скуки. Находясь постоянно на передовой, он зачастую лично водил свои войска  в атаки, чуть ли не ежедневно рискуя собственной жизнью. В одном из таких боёв, возглавляемый Великим Князем передовой отряд дивизии, значительно оторвался от её основных сил и напоровшись в лесу на превосходившую  численностью пехоту, состоящую из Тирольских стрелков, спешившись, принял неравный бой, в результате которого погибла  большая часть этого отряда и почти все тирольцы, малой части из которых удалось спаслась бегством.

В представлении о награждении Великого Князя Михаила Александровича, единогласно одобренного Георгиевской  Думой Юго-Западного фронта под председательством Генерал-Адъютанта А.А. Брусилова, говорилось, что он представлен к Ордену Св. Георгия 4-й степени за отличие в боях за Карпатские перевалы в январе 1915 года, в которых он «подвергал свою жизнь большой опасности, вдохновляя и подбадривая своих солдат и офицеров примером личной храбрости и мужества под непрерывным вражеским огнём во время атак превосходящих сил противника, и, при переходе Русской Армии в наступление, своими активными действиями способствовал успешному развёртыванию маневров остальных войск».

Со слов родоначальника Русской Военной Авиации Великого Князя Александра Михайловича, Великий Князь Михаил Александрович «…был всеобщим любимцем на фронте, и его Дикая дивизия, состоявшая из кавказских туземных частей и по сей день всё ещё не выходившая из боёв, считалась Ставкой лучшей кавалерийской боевой единицей».

                                      

Однако не следует забывать, что Государь Император Николай II был весьма и весьма щепетилен, когда дело касалось награждения кого-либо из его родственников. И посему представление на награждение Великого Князя было далеко не первым. Однако в данном случае, Государь не смог отказать Георгиевской Думе, к тому же нисколько не сомневаясь в заслуженной им по праву награде, оставшись весьма довольным «…превосходным поведением Мишиной дивизии в февральских боях». Посему 5 марта 1915 года Своим Высочайшим Повелением Государь утвердил таковое.

Желая также сделать своему брату приятное, Государь Своим Указом Правительственному Сенату от 26 марта 1915 года дарует сыну Михаила Александровича титул Графа Брасова.

Великий Князь понимает, что за свой проступок может быть прощён и обращается к Государю с просьбой  узаконить их брак с Натальей Сергеевной. Тем более, что повод для этого представился, так как на основании уже  довольно скоро: на основании Высочайшего Указа от 27 июня 1915 года, Великий Князь Михаил Александрович был награждён Георгиевским Оружием – шашкой офицерского образца с позолоченным эфесом, имевшим на гарде надпись «За храбрость».

Сменив гнев на милость, Государь к осени этого же года официально признаёт брак Великого Князя и дарует его супруге титул Графини Брасовой. А, кроме того, этим же Указом Правительственному Сенату прекращает «опеку на личностью, имуществом и делами Великого Князя», что позволило ему со всей его семьёй теперь уже на вполне законных основаниях перебраться на жительство в свой дворец на Английской набережной.

Следуя традиция Членов Императорского Дома Романовых, Великий Князь Михаил Александрович предоставил свой дворец под лазарет, носящий его имя, в котором проходили лечение раненые на фронтах Великой войны. Непосредственно же сам госпиталь был утверждён Сергиевским Православным Братством, над которым Великий Князь покровительствовал с августа 1905 года.

В свою очередь, Наталья Сергеевна включилась в реализацию этого проекта со всей присущей ей энергией. Она закупала всё необходимое для госпиталя оснащение: от больничных коек до медицинского оборудования, а также нанимала персонал – врачей и сестёр милосердия. В результате уже довольно скоро госпиталь мог принять 100 раненых нижних чинов и 25 офицеров.  Небольшой филиал этого госпиталя на 30 раненых был также организован  Натальей Сергеевной в Гатчине на Багговутовской улице.

К Рождеству 1914 года (25 декабря ст. ст.) стараниями Натальи Сергеевны всем раненым были вручены подарки от имени Великого Князя. Офицерам  – серебряные часы с вензелем «М.А.», а нижним чинам – серебряные ладанки с изображением Спасителя и надписью на обороте «Благословение от Е.И.В.В.К. Михаила Александровича. 1914», а также кисет с табаком.

Помимо этого для раненых, которые уже шли на поправку нередко устраивались концерты, в которых даже принимали участие известные артисты и даже сам Ф.И. Шаляпин.

Последние годы перед революции имение Брасово стало излюбленным местом отдыха для Натальи Сергеевны, где она по-настоящему чувствовала себя хозяйкой. Будучи натурой тонкой и образованной, она обладала отменным чувством прекрасного, поэтому её гостями часто бывали люди искусства. Так в брасовском имении у неё подолгу работал Академик Живописи С.Ю. Жуковский, а в находящийся по соседству посёлок Локоть часто навещал композитор С.В. Рахманинов, который был частым гостем в её доме.

Но особыми праздниками для неё были те дни, когда в имение Брасово приезжал с фронта Михаил Александрович, который всякий раз непременно принимал крестьян, по возможности удовлетворяя все их просьбы. Нельзя также не отметить, что на средства от имения содержался  местный детский приют и богодельня для калек или немощных. А кроме этого, из личных средств Великого Князя учителя местных школ получали приличную прибавку к жалованию, а сами школы бесплатно получали дрова.

Следует также отметить, что после событий Февральской смуты Михаил Александрович официально передал свой брасовский дворец со всеми своими коллекциями серебра, фарфора и живописи, а также со всем богатейшим имением местным крестьянам, которые по-прежнему относились к нему с теплотой и преданностью. И в данной ситуации имелся в виду тот самый редкий случай, когда имение не было разграблено или того хуже, сожжено.

Начиная с весны 1915 года, Наталья Сергеевна вместе с детьми жила в Гатчине на Николаевской улице, в небольшом домике, похожем на английский коттедж, куда иногда приезжал Великий Князь для того, чтобы провести краткосрочный отпуск в кругу семьи. Долгое отсутствие мужа и частые приёмы представителей высшего общества, привлекали в дом Натальи Сергеевны много людей, часть из которых оказывали ей недвусмысленные знаки внимания. И надо сказать, что особо преуспел в этом Великий Князь Дмитрий Павлович – сын Великого Князя Павла Александровича, впоследствии более известный как один из убийц Старца Григория Распутина. Ставшие постоянными визиты Дмитрия Павловича не могли не сказаться на отношениях супругов и в своих письмах к жене Михаил Александрович не раз высказывал ей своё недовольство этим обстоятельством. И хотя Наталья Сергеевна была на 11 лет старше своего поклонника и лишь слегка флиртовала с ним, чтобы слегка подзадорить супруга, не подавая при этом никаких надежд на углубления их отношения с Дмитрием Павловичем, Михаил Александрович, тем не менее, весьма болезненно переживал всё происходившее…

В начале 1916 года Великий Князь покинул «Дикую дивизию» и получил назначение на должность Командира 2-го Кавалерийского корпуса, выведенного к тому времени в резерв войск Юго-Западного фронта. В числе прочих кавалерийских дивизий, попеременно входивших в состав этого соединения, её неизменным костяком оставалась Кавказская Туземная Конная дивизия, бойцы которой, как уже говорилось выше, просто боготворили своего командира. К своим новым обязанностям он приступил 4 февраля, то есть в то время, когда вверенный ему корпус находился в составе 7-й Армии.

За успешное командование корпусов в ходе летних боёв 1916 года, Великий Князь Михаил Александрович Высочайшим Повелением от 2 июля был воспроизведён в чин Генерал-Лейтенанта, а 1 сентября 1916 года – в Генерал-Адъютанты при Особе Его Императорского Величества.  

В конце 1916 года Михаил Александрович заболел дифтерией, и некоторое время был вынужден лечиться, после чего в феврале 1917 года получил отпуск по болезни, который намеревался провести на своей даче под Гатчиной, где его и застали события Февральской смуты.

По сей день многие исследователи, придерживающиеся советской историографии, считают Великого Князя Михаила Александровича «калифом на час, восседавшем на российском престоле всего один день» и отрекшимся на следующие сутки после отречения Императора Николая II.

Но существует и другое мнение, согласно которому, провозглашённый Императором Михаилом II Александровичем, Великий Князь Михаил Александрович де-юре был таковым. И это справедливо, так как на тот момент, то есть на 14 (2) марта 1917 года Государь Император Николай II Александрович обладал высшей законодательной властью, и принятые Им решения не мог отменить никто. А о том, что отрекшийся Государь читал Своего Августейшего Брата Своим законным преемником, гласит отправленная Им телеграмма от 15 (3) марта, в которой Великий Князь именован уже Его Императорским Величеством Михаилом Вторым.

Передача Российского Престола Великому Князю Михаилу Александровичу, стала для последнего полной неожиданностью. Ибо с одной стороны нельзя было нарушать легитимную преемственность престолонаследия династии Романовых, а с другой – принять на себя всю полноту власти не позволял, как говорится, текущий момент, а также сложившаяся в стране политическая ситуация. Так как большинство граждан России требовали созыва Учредительного Собрания, которое в конечном итоге должно было избрать окончательную форму политического правления в России. Посему, фактически поставленный перед фактом своего монаршего служения, новоявленный Император Михаил Второй, как человек чести и верный сын Отечества,  долго колебался: принять таковой безоговорочно или же всё-таки подождать намечавшегося Учредительного Собрания, депутаты которого должны были избрать для России форму политического правления. То есть, останется ли Россия, как и прежде монархией или же станет республикой с выборной формой правления. А так как второе было очевидно, Император Михаил Второй почёл за благо не воспринять переданную ему верховную власть до созыва Учредительного Собрания, издав об этом соответствующий Манифест от 3 (15) Марта, заканчивающийся словами:

«Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и обеспеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего прямого и тайного голосования, Учредительное Собрание своим решением  об образе правления выразит волю народа».

Однако из этого не следует, что после его подписания означенного манифеста Император Михаил Второй отрёкся от Престола и снова стал Великим Князем Михаилом Александровичем.

Нет! И ещё раз нет!

Не отрекаясь от Престола Государства Российского, он просто не воспринял на время Верховную власть, продолжая, тем не менее, оставаться Императором Всероссийским, вплоть до разгона Учредительного Собрания большевиками и прочими экстремистами левого толка, узурпировавшими власть в стране при помощи немецких денег…

Следует также отметить, что высокие нравственные и деловые качества отмечали не только его сторонники, но и политические противники.

Так большевик Владимир Гущик, будучи комиссаром Гатчинского дворца, в котором Великий Князь окажется впоследствии под домашним арестом, отмечал, что: Великий Князь имел три редких достоинства: доброту, простоту и честность. Ни одна партия не питала к нему неприязни. Даже социалисты всех тонов и оттенков относились к немцу с уважением».

Посему решающее значение в оценке шансов Михаила Романова как нового политического лидера в то время, безусловно, имел его неоспоримый авторитет и любовь к нему в войсках. И, конечно же, не следует забывать о том, что он покрыл себя неувядаемой славой, командуя знаменитой «Дикой дивизией», бойцы и командиры которой, не поддавшись революционной пропаганде, сохраняли до последних дней верность Долгу и Присяге.

Так, в воспоминаниях офицеров-горцев о том времени, прямо говорилось: «отречение Государя от Престола потрясло всех, и того «энтузиазма», с которым якобы всё население встретило отречение, не было. Была общая растерянность, вскоре сменившаяся каким-то опьянением от сознания, что «теперь – всё позволено». Всюду развевались красные флаги и пестрели красные банты. В Дикой дивизии никто их не надел – кроме обозников и матросов-пулемётчиков».

Следует также отметить, что устойчивая и стабильная обстановка, сохранявшаяся после событий Февральской смуты в Кавказской Туземной Конной дивизии, воины которой, не поддавшись пораженческим настроениям, революционной пропаганде и политической демагогии, устраивала далеко не всех. Ибо реальной силы этой дивизии очевидным образом опасались в революционном Петрограде, находящемся во власти пьяного разгула, анархии и повсеместного беззакония. Вследствие чего её всадников боялись, как заговорщики из Временного Правительства, так и большевистская банда В.И. Ульянова-Ленина. И вполне вероятно, что мог бы наступить такой момент, когда оставшиеся верными Престолу и Отечеству бойцы Русской Армии, ведомые своими командирами, прекратили бы пьяный разгул солдатских масс в столице бывшей Империи.

Но как ни странно, именно этого, «восшествия на Престол посредством штыков», более всего и опасался Великий Князь, не пожелавший воспользоваться сиюминутным политическим моментом.

3 марта 1917 года в 10 часов утра на квартире Князя П.П. Путятина открылось совещание на котором обсуждался вопрос: объявлять или же нет возложенные на Великого Князя обязанности Императора? Причём, многие из присутствующих, в числе коих был и А.Ф. Керенский прямо советовали Михаилу Александровичу не делать этого, уповая на то, что в противном случае новая власть в лице Временного Правительства не сможет гарантировать его личной безопасности. А значит – Натальи Сергеевны и всех остальных членов его семьи. В отличие от таковых А.И. Гучков и П.Н. Милюков убеждали Великого Князя в том, что он не только может, но и просто обязан, взойдя на трон, принять верховную власть.  Однако прекрасно понимая, что в данный момент в стране нет реальной политической силы на которую он мог бы опереться, Великий Князь после окончания совещания подписал свой манифест о не восприятии верховной власти до созыва Учредительного Собрания.

Тексты Акта об отречении Императора Николая II и Манифеста Императора Михаила II были обнародованы одновременно 5 марта 1917 года в «Вестнике Временного Правительства» и стали, фактически, теми основополагающими документами, которые предрешили исторический выбор России в пользу парламентской республики.

Понимая также, что ему вряд ли придётся вновь вернуться в Действующую Армию, Великий Князь Михаил Александрович 14 марта 1917 года послал телеграмму на имя своего адъютанта – Барона Н.А. Врангеля, в которой благодарил его за многолетнюю честную службу и освобождал от дальнейшего выполнения при нём адъютантских обязанностей.

Уже на второй день после отречения Государя Императора Николая II от Престола Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, учитывая, выдвигаемые на многочисленных митингах и собраниях, повсеместные требования, вынес постановление об аресте Царской Семьи. Наряду с этим, в нём же особо регламентировалось: «По отношению к Михаилу произвести фактический арест, но формально объявить его лишь подвергнутым фактическому надзору революционной армии».

Но если Петросовет всерьёз опасался восстановления прежних порядков в городе, то отдельные представители Дома Романовых, в числе коих был и Великий Князь Михаил Александрович, проявляли не меньшее беспокойство за безопасность членов своих семей и близких.

В силу этих обстоятельств, на заседании Временного Правительства от 5 марта 1917 года рассматривалось письмо Михаила Александровича, содержания которого касалось принятия неотложных мер по должной охране всех Членов Императорской Фамилии. В вынесенном по этому поводу решении говорилось: «Поручить Военному Министру установить по соглашению с Министром Внутренних Дел, охрану лиц Императорского Дома».

С весны 1917 года Великий Князь Михаил Александрович, не принимавший никакого дальнейшего участия в политической жизни страны, проживал жить на своей даче под Гатчиной, ведя незаметный образ жизни.

1 августа 1917 года он с разрешения Министра-Председателя А.Ф. Керенского прибыл в Царское Село, чтобы попрощаться со своим Августейшим Братом, высылаемым в далёкий Тобольск. И, конечно же, ещё сам не зная, что всего через каких-то восемь месяцев он сам отправится в ненамного более близкий город Пермь, который станет последним местом его земного пристанища.

Однако бурные политические события лета 1917 года не желали обходить стороной Великого Князя. Так совпало, что в дни, так называемого «Корниловского мятежа», некоторыми монархическими кругами в Москве и Петрограде были предприняты попытки налаживания связей с высланной в Тобольск Царской Семьёй. Посему из частной поездки в Тобольск бывшей Личной Фрейлины Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны М.С. Хитрово, был раздут контрреволюционный заговор, якобы, ставший целью похищение Царской Семьи. Ни сном ни духом не ведая об этом, в числе «заговорщиков» оказались Великий Князья Павел Александрович со своей морганатической супругой Графиней О.В. Палей и их сыном - Графом В.П. Палей, а заодно с ним и Великий Князь Михаил Александрович вместе с Натальей Сергеевной, в отношении которых Временное Правительство приняло постановление об их аресте.

Вследствие этого, вечером 21 августа 1917 года по месту проживания обоих Великих Князей были произведены обыски, за которыми наблюдал сам А.Ф. Керенский, прибывший для личного участия в таковых.

Прибыв на дачу Михаила Александровича, А.Ф. Керенский объявил ему, что с сего числа тот вместе с членами своей семьи находится под домашним арестом, вплоть до выяснения всех обстоятельств дела. А так как «монархический заговор» на деле не имел места, то, выражаясь современным языком, дело было прекращено «за отсутствием состава»…

Не забыли о Великом Князя и пришедшие к власти большевики. Почти сразу после Октябрьского переворота Петроградский Военно-Революционный Комитет на своём заседании от 13 ноября 1917 года рассматривал вопрос о переводе Михаила Александровича  из Петрограда (точнее, из его пригорода), непосредственно в саму Гатчину или Финляндию, вследствие чего было принято решение, закреплённое в протоколе:

«Комиссар Гатчины Рошаль удостоверил, что что Гатчина и линия железной дороги  всецело в наших руках. П о с т а н о в и л и: Военно-Революционный Комитет возражений против перевода его под домашний арест в Гатчину [не имеет]».

Известно также, в ноябре 1917 года Великий Князь Михаил Александрович, добровольно явившийся в Смольный, имел встречу с Управляющим Делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичем к которому обратился с просьбой, каким-либо образом узаконить его положение в Советской Республике, чтобы заранее исключить какие-либо возможные инциденты. Идя навстречу «добровольно отрекшемуся» Великому Князю, В.Д. Бонч-Бруевич выдал ему документ на официальном бланке СНК Р.С.Ф.С.Р. дающий ему – рядовому гражданину Советской Республики Михаилу Александровичу Романову  разрешение на «свободное проживание».

Не успокоившись на достигнутом, «рядовой гражданин Р.С.Ф.С.Р.  М.А. Романов» в конце 1917 года подаёт в СНК  Р.С.Ф.С.Р.  официальное прошение с просьбой о перемене «императорской фамилии Романов» на фамилию «Брасов». А так как подобный случай являл собой, своего рода прецедент, Нарком Госконтроля Р.С.Ф.С.Р.  Э.Э. Эссен доложил об этом В.И. Ульянову-Ленину в ходе личной беседы. На что «вождь мирового пролетариата» ответил, «этим вопросом он заниматься не будет»…    

«Страсти по Михаилу»

Придя к власти при помощи германских денег и штыков 25 октября 1917 года большевики почти сразу же объявили, что выходят из войны. То есть, по сути своей предали Русскую Армию, готовившуюся к победоносному завершению войны весной 1918 года.  Не согласовав с бывшими союзниками, вожди Советской России объявили о полной демобилизации Царской Армии, оголив тем самым Восточный фронт и оставив немецкие части перед пустыми русскими окопами. В силу этих обстоятельств, Германия предлагала молодой Советской Республике заключить перемирие, чтобы вслед за ним начать переговоры об условиях, главная На состоявшихся в декабре в Брест-Литовске переговорах, советскую сторону представляла делегация, возглавляемая одним из первых лиц государства – Л.Д. Троцким. Памятуя об оказанной Германией финансовой поддержке, при помощи которой лидеры партии большевиков смогли захватить власть в октябре 1917 года, германская сторона выдвинула требования по непомерно высокой контрибуции, а также отторжению от России территорий Прибалтики, Украины, Белоруссии и русской части Польши. В ответ на эти требования, Л.Д. Троцкий предложил всем странам, воюющим против Германии  немедленно заключить мир «без аннексий и контрибуций». Видя, что переговоры заходят в тупик, немцы предъявили советской делегации ультиматум: либо Советская Россия принимает германские условия, либо Германия продолжает войну. В ответ на это, советская делегация покинула Брест-Литовск, заявив, что не будет «ни мира и ни войны». То есть, иными словами, мы не ведём войны, но и не подписываем никаких мирных соглашений. Срок данного ультиматума истекал 17 февраля, посему уже 15 февраля В.И. Ульяновым-Лениным был подписан Декрет об образовании Рабоче-Крестьянской Красной Армии. По окончании обусловленного срока, Германия начала наступать. Но так как противника нигде не было, всё наступление немецких войск свелось к продвижению эшелонов воинских частей на Восток и оккупации никем не защищаемых территорий. Испугавшись дальнейшего продвижения на Восток немецких войск, оккупировавших к тому времени Белоруссию, Латвию и Эстонию, Советское правительство 19 февраля 1918 года сообщило по радио о своём согласии на условия, выдвинутые Германией. А так как германские войска стояли в непосредственной близости от Петрограда и у 25 февраля заняли Псков, опасаясь их прорыва к «колыбели революции», красные властители сочли за благо перебраться в Москву, что и было сделано в строжайшей тайне поздним вечером 10 марта 1918 года.

В связи с этими чрезвычайными обстоятельствами, а также исходя из возможности того, что в случае прорыва к Петрограду немецких войск, Великий Князь может быть захвачен и в дальнейшем использован в качестве нового Правителя России,  7 марта 1918 года Михаил Александрович, его секретарь Н.Н. Джонсон, а также некоторые лица из его ближайшего окружения были арестованы по постановлению Гатчинского Совдепа. Все арестованные были доставлены в Петроград, в помещение Петроградской ЧК, располагавшейся тогда в доме № 2 по улице Гороховая.

9 марта 1918 года на заседании Малого Совнаркома было заслушано предложение Председателя Петроградского ЧК М.С. Урицкого о высылке «бывшего великого князя Михаила Александровича» и других лиц в пределы   Пермской губернии, что соответствующим образом нашло своё отражение в протоколе:

 «С л у ш а л и:  «О высылке [великого] князя Романова и других лиц в Пермскую губ.[ернию]. (Докладчик – Урицкий).

П о с т а н о в и л и:  Принять проект постановления с внесёнными поправками. Высылку М.А. Романову поручить т. Урицкому».

И, как говорится, «не откладывая в долгий ящик», на этом же заседании было принято решение, подписанное лично В.И. Ульяновым-Лениным: «Бывшего великого князя Михаила Александровича Романова, его секретаря Николая Николаевича Джонсона (…) выслать в Пермскую губернию впредь до особого распоряжения. Местожительство в пределах Пермской губернии определяется Советом рабочих, солдатских и крестьянских  депутатов, причём Джонсон должен быть поселён не в одном городе с бывшим великим князем Михаилом Романовым».

 

Верный Джонни

Упоминаемый выше Н.Н. Джонсон (в некоторых источниках он назван Брайаном Джонсоном) был Управляющим и личным секретарём Великого Князя. Некоторые исследователи, зачастую называют его английским подданным. Однако это не соответствует действительности, так как его отец Николай Крутиков был русским, а мать – Анна Крутикова-Джонсон – русская подданная, англичанка по происхождению. О его отце мало что известно, а сведения о матери ограничиваются лишь тем, что она была «преподавателем музыки при царском дворе».

Сам Николай Николаевич родился в России и был крещён по Православному обряду. Как и Великий Князь Михаил Александрович, он окончил Михайловское Артиллерийское Училище и в дальнейшем проходил службу в одной из артиллерийских частей. Должность Личного Секретаря Великого Князя Н.Н. Джонсон занял в 1912 году. То есть, к тому времени, когда адъютант Михаила Александровича – «Синий кирасир», Штаб-Ротмистр А.А. Мордвинов, подал в очередной раз в отставку, не желая иметь для себя каких-либо последствий, связанных со вступлением в морганатический брак  своего соверена…

И, надо признать, что секретарь из Джонни (так дружески называл его Великий Князь) получился, просто незаменимый. Ведь Николай Николаевич знал три языка, причем, по воспоминаниям современников,  на английском языке говорил с акцентом и гораздо хуже самого Михаила Александровича, говорил на нём столь безукоризненно, что вполне мог сойти за англичанина. Некоторые черты личности Н.Н. Джонсона мы можем представить по воспоминаниям, письмам, фрагменты которых приведены в самом полном исследовании супругов Кроуфорд «Михаил и Наталья». «Круглолицый, среднего роста, общительный и улыбчивый, Николай Николаевич был очень музыкален, собственно, они и с Михаилом так быстро сблизились благодаря любви к музыке. Известно, что великий князь в молодые годы с увлечением занимался композицией, написал неплохой вальс, арию, он хорошо играл на разных инструментах, предпочитая, однако, гитару. Джонсон часто аккомпанировал Михаилу на рояле».

Во всех делах Великого Князя Н.Н. Джонсон принимал самое живое участие, выполняя также самые щепетильные его поручения. А в его отсутствие, фактически на правах члена семьи, всегда находился рядом с Натальей Сергеевной, поддерживая её словом и делом в трудных ситуациях.

В дни Февральской смуты Н.Н. Джонсон также неразлучен с Михаилом Александровичем в самые критические моменты во время которых быстро и без проволочек выполняет все его поручения, ставшие уже тогда историческими. Так, например, 3 марта 1917 года, находясь вместе с Великим Князем на квартире Князя П.П. Путятина, он осуществляет его связь по телефону с юристом А. Матвеевым во время обсуждения деталей предстоящего Манифеста. И именно Н.Н. Джонсон 31 июля 1917 года убедил Министра-Председателя А.Ф. Керенского разрешить Михаилу Александровичу увидеться со своим братом – экс-Императором, перед самой отправкой всей Царской Семьи в далёкую Сибирь.

А когда в дни, так называемого, «Корниловского мятежа», Великий Князь был подвергнут аресту, по распоряжению А.Ф. Керенского, Н.Н. Джонсон и здесь развил невиданную энергию по опеке своего господина, у которого от перенесённых волнений, в довершении ко всему открылась ещё и язва. Несколько раз он ездит в Петроград, в Штаб Петроградского военного Округа, и добивается в конце концов перевода Михаила Александровича под домашний арест, в квартиру его юриста Алексея Матвеева на Фонтанке. Помимо этого Н.Н. Джонсон также вступает в контакт с Британским Посланником сэром Джорджем Бьюкененом, благодаря ходатайствам которого Великий Князь был выпущен из под ареста. Однако принять «опального Великого Князя» правительство Великобритании, всё-таки  не решилось, чем в какой-то степени оказалось виновной в его последующей гибели. Следует также отметить, что во время этих встреч Дж. Бьюкенен настоятельно рекомендовал Н.Н. Джонсону покинуть Россию, на что тот ответил, что: «Я не оставлю Великого Князя в такой тяжёлый момент».

 

Путь на Голгофу

Собираясь в пермскую ссылку, которая как полагал Великий Князь, могла продлиться довольно долго, поэтому помимо личного багажа, он взял с собой достаточное количество денег, много книг, аптечку и даже один из принадлежавших ему автомобилей – «Роллс-Ройс». А на все просьбы супруги Натальи Сергеевны, желавшей разделить участь своего супруга, Великий Князь отвечал категорическим отказом, ссылаясь на то, что сейчас их дети, как никогда нуждаются в её опеке. И посему ей было лучше всего оставаться в Гатчине и ждать исхода дальнейших событий.

На основании всё того же Постановления Совнаркома от 7.03. 1917 г. в Пермь высылались также бывший Начальник Гатчинского Жандармского Отделения по Балтийской Железной Дороге Полковник по Отдельному Корпусу Жандармов П.Л. Знамеровский (он отбыл в ссылку вместе с супругой) и Делопроизводитель Гатчинского дворца А.М. Власов.  А вместе с Великим Князем в добровольную ссылку отправился, не только верный Н.Н. Джонсон, но также Личный Камердинер Великого Князя В.Ф. Челышев и шофёр П.Я. Борунов.

А для охраны высылаемых в столь длительной дороге, в качестве их конвоиров были назначены латышские стрелки, вероятнее всего  из состава Комендантского взвода Петроградской ЧК: Квятковский, Менгель, Эглита, Лейнгарт, Эликс, Гинберг и Шварц.

По пути в Пермь Н. Н. Джонсон каким-то образом узнал, что ему предписывалось в дальнейшем проживать с Михаилом Александровичем в раздельных городах. Посему он, находясь в дороге, во время стоянки на ст. «Шарья»    отправил телеграмму на имя Председателя СНК Р.С.Ф.С.Р. В.И. Ульянова-Ленина, в которой просил не разлучать его с его со своим патроном.

«ПОСТАНОВЛЕНИЕМ  СОВНАРКОМ[А]  ПО  ПРИБЫТИИ  В  ПЕРМЬ  МЕНЯ  НАСПОР[ЯЖЕНИЕМ]  РАЗЛУЧАЮТ  [С  ТЕМ],  У  КОГО  Я  [СОСТОЮ]  СЕКРЕТАРЁМ;  НЕ  ПРИБЫЛИ  ЕЩЁ  ДАЖЕ  [В]  ВЯТКУ  НАСМОТРЯ  [НА]  ЧЕТЫРЁХНЕДЕЛЬНОЕ  ТОМИТЕЛЬНОЕ  ПУТЕШЕСТВИЕ,  СОВЕРШАЮЩЕЕСЯ  ПРИ  САМЫХ  ТЯЖЁЛЫХ  УСЛОВИЯХ.  ПРОШУ  ВАС  И  СОВЕТ  [НАРОДНЫХ  КОМИССАРОВ]  ПРИНЯТЬ  [ВО]  ВНИМАНИЕ  РАССТРОЕННОЕ  ЕГО  ЗДОРОВЬЕ,  УСУГУБЛЁННОЕ  ТАКИМ  ПУТЕШЕСТВИЕМ.  [ПРОШУ]  ТЕЛЕГРАММОЙ  ОТМЕНИТЬ  СОСТОЯВШЕЕСЯ  ПОСТАНОВЛЕНИЕ  О  РАЗЛУЧЕНИИ»

Точно с такой же просьбой, ввиду собственной «болезни и одиночества», Великий Князь обратился к Управляющему Делами Совнаркома В.Д. Бонч-Бруевичу, на что последний дал своё согласие.

В связи приёмом арестованных столь высокого ранга, накануне их приезда, на заседании Пермского Губисполкома от 17 марта 1918 года было принято решение:

«§ 4. Вопрос об аресте Романова и др.

[П о с т а н о в л е н о:] заключить Романова в тюремную больницу, остальных в тюрьму на общий тюремный режим и информировать об этом Комиссариат внутренних дел».

Поэтому сразу же по прибытии в Пермь их обоих сразу же поместили в Больничное Отделение Пермской Губернской Тюрьмы (в то время – Пермского Исправительного Дома). Поэтому Великий Князь вновь был вынужден обратиться к В.Д. Бонч-Бруевичу с телеграммой нижеследующего содержания: 

«СЕГОДНЯ  ДВАДЦАТОГО  [МАРТА]  ОБЪЯВЛЕНО  РАСПОРЯЖЕНИЕ  МЕСТНОЙ  ВЛАСТИ  НЕМЕДЛЕННО  ВОДВОРИТЬ  НАС  ВСЕХ  [В]  ОДИНОЧНОЕ  ЗАКЛЮЧЕНИЕ  [В]  ПЕРМСКУЮ ТЮРЕМНУЮ БОЛЬНИЦУ,  ВОПРЕКИ  ЗАВЕРЕНИЮ  УРИЦКОГО  О  ЖИТЕЛЬСТВЕ  [В]  ПЕРМИ  [НА]  СВОБОДЕ,  НО РАЗЛУЧНО  С ДЖОНСОНОМ,  КОТОРЫЙ  ТЕЛЕГРАФИРОВАЛ  ЛЕНИНУ,  ПРОСЯ  СОВЕТ  [НАРОДНЫХ  КОМИССАРОВ]  НЕ РАЗЛУЧАТЬ  [НАС]  ВВИДУ  МОЕЙ  БОЛЕЗНИ  И  ОДИНОЧЕСТВА.  ОТВЕТА  НЕТ.  МЕСТНАЯ  ВЛАСТЬ,  НЕ  ИМЕЯ НИКАКИХ  ДИРЕКТИВ  ЦЕНТРАЛЬНОЙ  [ВЛАСТИ],  ЗАТРУДНЯЕТСЯ,  КАК  ПОСТУПИТЬ.  НАСТОЯТЕЛЬНО  ПРОШУ  НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО  ДАТЬ  ТАКОВЫЕ.

МИХАИЛ  РОМАНОВ».

А на следующий день, за подписью не только Великого Князя, но и всех этапированных с ним лиц, а адрес центральной власти полетела телеграмма, нижеследующего содержания:

«ОДНОВРЕМЕННО  ПОСЛАНЫ  ТЕЛЕГРАММЫ  [БОНЧ-] БРУЕВИЧУ,  УРИЦКОМУ  [С]  ПРОСЬБОЙ  ПРИНЯТЬ  МЕРЫ  ПО  ОСТАВЛЕНИЮ  НАС  [НА]  СВОБОДЕ  [В]  ПЕРМИ  ВВИДУ  СОСТОЯВШЕГОСЯ  ПОСТАНОВЛЕНИЯ  МЕСТНОЙ  ВЛАСТИ  ВОДВОРИТЬ  [В]  ОДИНОЧНОЕ  ЗАКЛЮЧЕНИЕ  [В]  ТЮРЕМНУЮ  БОЛЬНИЦУ  [ЗА]  ОТСУТСТВИЕМ  ДИРЕКТИВ  ЦЕНТРАЛЬНОЙ  ВЛАСТИ.  УБЕДИТЕЛЬНО  ПРОСИМ  ОКАЗАТЬ  СКОРОЕ  СОДЕЙСТВИЕ  ОБЛЕГЧЕНИЮ  СУДЬБЫ.

МИХАИЛ  РОМАНОВ,  ДЖОНСОН,  ВЛАСОВ,  ЗНАМЕРОВСКИЙ».    

Ответы из Москвы не замедлили себя ждать, и уже 25 марта 1918 года в адрес Пермского Совдепа была получена телеграмма:

«В  СИЛУ  ПОСТАНОВЛЕНИЯ,  МИХАИЛ  РОМАНОВ  И  ДЖОНСОН  ИМЕЮТ  ПРАВО  ЖИТЬ  НА  СВОБОДЕ  ПОД  НАДЗОРОМ  МЕСТНОЙ  СОВЕТСКОЙ  ВЛАСТИ.

УПРАВЛЯЮЩИЙ  ДЕЛАМИ  СОВЕТА  НАРОДНЫХ  КОМИССАРОВ 

ВЛАДИМИР  БОНЧ-БРУЕВИЧ».

Теперь, поставленным перед фактом местным властям, не оставалось ничего иного, как разрешить «гражданину Романову» свободное проживание в городе. Но для того, чтобы лишний раз его унизить, Великий Князь должен был к 11 часам утра являться в Пермский Губернский Чрезвычайный Комитет для ежедневной регистрации.

Первое время Великий Князь проживал в номерах гостиницы бывшего Благородного Собрания, где в то же самое время проживали местные советские и партийные работники. Одним из таких был В.Ф. Сивков, который впоследствии вспоминал:

«Осталась в памяти встреча с Михаилом Романовым, который жил в номере напротив моего, до того, как его перевели в бывшие Королевские номера. Произошло это утром. Когда я уходил на работу, одновременно со мною в коридор вышел стройный высокий блондин с военной выправкой, в сером свободном плаще, в фуражке военного образца и начищенных сапогах. При виде его невольно возникло представление о гвардейце.

Заинтересовавшись этим человеком, явно не из нашей среды, я пошёл за ним (вместо того, чтобы идти на работу, – «проявил бдительность!» – Ю.Ж ), и так мы дошли до губчека.  Там он зашел в комнату дежурного коменданта, а я прошёл к Малкову (Председатель Пермской ГубЧК – Ю.А.), и рассказав о встрече, спросил, кто это такой.

Павел Иванович улыбнулся, спокойно ответил мне, что это калиф на час Михаил Романов, в пользу которого Николай II казался от престола. Он здесь в ссылке и обязан утром и вечером регистрироваться в нашей комендатуре. За ним установлено наблюдение».

Приняв к руководству указания центральной власти, Пермский Совет, в свою очередь, предупредил Великого Князя, что в таком случае снимает с себя какую-либо ответственность за его личную безопасность.

Совсем по-другому, нежели В.Ф. Сивков, описывает свои ощущения по поводу регистрации в Пермской ГубЧК Михаил Александрович, оставив об этом, весьма красноречивую запись  в своём дневнике за 21 (8) мая 1918 года:

«В 11 час. Дж.[онсон], Василий [Челышев] и я отправились в Пермскую Окружную Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией. Я получил бумагу, в которой мне предлагается являться туда ежедневно в 11 час. (Люди добрые, скажите, что это такое!) После этой явки я отправился домой (…)».

Проживая в Перми, Великий Князь, зачастую, сопровождаемый кучкой зевак,  свободно гулял по городу, посещал театр, заводил новые знакомства.

Прожив совсем незначительное время в гостинице Боагородного Собрания, он перебрался в «Королёвские номера», располагавшиеся в самом центре города на Сибирской улице. Жил, более чем скромно, занимая вместе с Н.Н. Джонсоном на третьем этаже здания две небольших комнаты. Не раз и не два Великий Князь захаживал в магазин Добрина, а на вопрос одного из доверенных лиц владельца, почему же он, пользуясь свободой, не предпринимает попыток к побегу, Михаил Александрович ответил: «Куда я денусь со своим огромным ростом? Меня немедленно же обнаружат».

Безусловно, пользуясь относительной свободой, Великий Князь Михаил Александрович мог скрыться в любое дневное время. Однако прекрасно осознавал, что его побег может осложить положение всех его родственников, находящихся во власти большевиков. И, в первую очередь, – Царской Семьи.

Находясь под надзором, Михаил Александрович, тем не менее, вёл активную переписку со своими друзьями и близкими. И, в первую очередь, с Натальей Сергеевной, которая в первых числах мая приезжала к нему в Пермь, где они вместе провели несколько дней.

Во время её пребывания в Перми, супруги много гуляли, принимали визитёров  и навещали новых знакомых Великого Князя. Так прошло несколько последних дней их совместной жизни, ибо свидание это было последним. 18 (5) мая Наталья Сергеевна уехала, чтобы уже больше никогда не увидеться с любимым человеком…

Помимо верного Н.Н. Джонсона в прогулках по городу и по реке Каме, совершаемые на моторной лодке, Великого Князя часто  сопровождал П.Л. Знамеровский. А незадолго до своей гибели, Михаил Александрович, не желавший привлекать к себе дополнительного внимания, приобрёл на местном магазине просты солдатские сапоги.

Последнюю весточку от Натальи Сергеевны в виде телеграммы, в которой она сообщала, что уже находится в Москве, Михаил Александрович получил 30 (17)  мая. Однако в связи с началом выступления чехословаков, какая-либо корреспонденция в Пермь стала доходить всё реже и реже.

7 июня (25 мая) в помещении Пермской ГубЧК Великий Князь впервые столкнулся с грубияном Г.И. Мясниковым – известным пермским большевиком и Председателем Мотовилихинского РК РКП (б), накануне этого дня специально перешедшего на службу в ЧК.

Но Михаил Александрович тогда не мог зи догадываться о том, что «товарищ из ЧК, который был с ним столь груб», всего через несколько дней осуществит свой дьявольский план по его убийству, навсегда войдя в историю, как один из самых жестоких и циничных цареубийц,

 

Ганька

Гавриил Ильич Мясников родился 25 февраля 1889 года в многодетной крестьянской семье, проживавшей в деревне Берёзовка Чистопольского уезда Казанской губернии. Его отец держал небольшую лавку, в которой торговал небольшим ассортиментом предметов первой необходимости и крестьянского быта.  Так как школы в Берёзовке не было, то по достижении восьми лет Гавриил уезжает в Чистополь, где поступает Чистопольскую Школу Ремесленных Учеников. Учился хорошо, проявляя завидную тягу к наукам и всесторонним знаниям. В годы учёбы проживал у знакомых и родственников, снимая угол с кроватью. Однако часто менял место жительства из-за своего неуживчивого характера.

Чистопольскую Школу ремесленных Учеников Гавриил Мясников оканчивает в 13 лет. Но к родителям не возвращается и начинает самостоятельную жизнь. Некоторое время он батрачит у частных лиц, а затем скопив деньги, на дорогу, весной 1905 года приезжает в Пермь, где  и поступает учеником слесаря в Снарядный цех № 2 Пермского Пушечного Завода, расположенный в пригороде этого губернского центра – посёлке Мотовилиха.

С самого первого дня все стали звать его не полным именем, просто Ганька. И это прозвище настолько приросло к нему, что годы спустя даже В.И. Ульянов-Ленин однажды гаписал «Гавриил Ильич Мясников (Ганька)», вероятно посчитав это его прозвище за партийную кличку. Впрочем, так оно и было.

В заводской рабочей среде Ганька сразу стал своим. Стараясь подражать во всём рабочим постарше – Ивану Зенкову, Василию Фролову, Якову Кузнецову и пр., старая даже перенимать их привычки и манеру говорить. Поступление Ганьки на работу, в какой-то мере совпало с началом революционного подъёма среди рабочих, посему он и оказался, можно сказать, в самой гуще всех происходивших впоследствии событий.

Из автобиографии Г.И. Мясникова:

«Как губка впитывает воду, так и я жадно вбирал в себя всё дотоле невиданное и неслышанное. Я искал правду. Я вступил в члены партии социалистов-революционеров. Это было в мае 1905 года, а в сентябре я покидаю ряды этой партии и вступаю в члены РСДРП. Но внутри социал-демократической партии не было единомыслия: шла борьба между большевиками и меньшевиками. Мне всё было нипочём. Забастовка. Бегу на собрание, раздаю прокламации. Кидаю гайки в стариков-штрейкбрехеров, что остались у станков. Выгоняем их с завода… Волнуюсь, слушаю, учусь, читаю».

Надо сказать, что Г.И. мясников дал сам себе довольно точную характеристику, Именно таким он и оставался всю жизнь: энергичный, самоуверенный, всегда готовый доказывать свою правоту кулаками.

Примером для подражания Ганьке стал большевик Михаил Туркин, который был всего на два года старше, но уже успел побывать в тюрьме за политическую пропаганду. Благодаря ему молодой большевик Мясников стал более «политически подкован», чему в немалой степени способствовало не только общение с М.П. Туркиным, но и посещение кружка политграмоты.

В декабре 1905 года Ганька в числе дружинников, небезызвестного на Урале боевика А.М. Лбова,  принимает активное участие в вооружённом восстании, происходившем в Мотовилихе. Он помогает строить баррикады и разоружать охранников. А из 12 отобранных у них револьверов, один достаётся ему. Полученное оружие было тут же пущено в ход. «Мы стреляли из дома, – напишет он позднее в своей биографии, – убили двух казаков. Дом разгромили, я был схвачен и избит до полусмерти». На самом же деле, Ганьке просто повезло. Он был сражён ударом казачьей нагайки, а при падении на мостовую сильно ударившись головой, потерял сознание. А из-за обилия пролившейся крови, в результате лопнувшей на голове кожи, его сочли мёртвым и оставили в покое… 

Будучи подобранным и помещённым в больницу, он, таким образом, избежал ареста и в дальнейшем смог продолжить партийную работу в составе местной партийной организации, которую после разгрома возглавил Я.М. Свердлов, прибывший в Пермь в январе 1906 года.

Не дремали и жандармы, которые летом этого же года провели хорошо подготовленную акцию по ликвидации Пермской организации РСДРП, результатом чего стал арест 54-х человек, в числе которых оказался и Г.И. Мясников.

За участие в декабрьском вооружённом восстании и проводимую антиправительственную деятельность, направленные на подрыв государственных устоев, состоявшийся в Перми суд приговорил Г.И. Мясникова к 2-м годам и 8-ми месяцам каторжных работ в Иркутской ссылке. Но не такой был Ганька человек, чтобы смириться с судьбой. Прибыв на место, он продал всё имевшееся в его распоряжении имущество, включая и арестантскую одежду, купил на вырученные деньги лодку и бежал… Но уже 5 ноября 1909 года он был арестован в Тюмени, имея при себе подложный паспорт на имя Агапита Мягкова.

По дороге из Тюмени к месту своего прежнего отбывания наказания, Ганька снова бежал, но вновь был арестован уже на Ленских золотых приисках. Однако и там он был арестован, уже успев обзавестись документами на имя Нестора Попова. Доставленный в Бодайбо, он был освобождён под надзор полиции, но и оттуда сумел бежать, перебравшись теперь в Баку. А так как он никогда не мог сидеть без дела, то почти сразу же после разгрома Бакинской организации РСДРП, последовавшего в 1910 году, Гавриил Мясников уже в 1911 году сумел организовать Бакинскую Городскую организацию РСДРП, куда в 1912 году были приняты будущие цареубийцы – чистополец М.А. Медведев (Кудрин) и рижанин А.Я. Паруп (А.Т. Биркенфельд).

Но и в Баку Ганька не смог долго продолжать свою деятельность. В 1913 году он был арестован и по Приговору Выездной Сессии Тифлисской Судебной Палаты получил за антиправительственную деятельность и многочисленные побеги 6 лет каторжных работ из которых 3 – кандальных. Своё наказание Г.И. Мясников отбывал в одиночной камере № 44 Орловского Каторжного Централа, славившегося на всю Россию изготовлением ножных кандалов.

Следует также сказать, что находясь в местах заключения, Гавриил усердно занимается самообразованием, много читает, заказывая себе самую различную литературу: от трудов Маркса до Священного Писания.

Из тюрьмы Ганьку освободили события Февральской смуты и в марте 1917 года он возвращается в ставшей родной Мотовилиху.

Весенние и летние месяцы 1917 года вынесли Ганьку, старавшегося быть «популярным в народе» на гребень революционной волны. 2 мая 1917 года Г.И. Мясников был впервые избран в Мотовилихинский Совдеп. А проходившая в стране подготовка к Октябрьскому перевороту, и вовсе выдвинула его в число первых политических руководителей – Председателем Мотовилихинского поселкового Совдепа, а также членом Мотовилихинского РК РСДРП (б), равно как и депутатом всех проходивших в Перми партийных конференций и общегородских совещаний. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в октябре 1917 года ЦК РСДРП (б) рекомендовал Г.И. Мясникова от Мотовилихи в  Учредительное Собрание, после захвата власти большевиками – кооптировал в члены  ВЦИК.  

 

Первые шаги на пути к убийству

О том, что в Перми проживает высланный из Петрограда Великий Князь Михаил Александрович, Г.И. мясников узнал случайно. И причём не только не содержится в тюрьме, а свободно разгуливает по городу без всякой охраны. Новость эта поразила его словно громом: как так, ему – члену ВЦИК, и не сообщили об этом! Но поразмыслив он понял, что от него сознательно скрывали этот факт, опасаясь каких-либо инициатив с его стороны.

Прошло всего несколько дней. И как-то при встрече со своим давним недругом –  Председателем Пермского Городского Совдепа А.Л. Борчаниновым, Ганька спросил: «А вот скажи-ка когда привезли Михаила?»

Узнав точную дату приезда Великого Князя, а также и то, что ему официально разрешено свободное проживание в городе и его окрестностях, Ганька пришёл в ещё большее смущение. Да к тому же ещё и загородные прогулки с катанием на лодке далеко за его пределами? Это что же получается? – вопрошал Ганька самого себя. Сняли надзор из-за того, что Губчека всерьёз не считает Михаила Романова контрреволюционером?

Однако чем дольше он обдумывал сложившуюся ситуацию, тем всё яснее для себя понимал, что если местные по собственному почину расправятся с Великим Князем, то центральная власть, по всей видимости, посмотрит на это обстоятельство, сквозь пальцы. А придя к этому выводу, Ганька стал искать пути к его осуществлению.

В написанных Г.И. Мясниковым уже в эмиграции воспоминаниях, носящих характер исповеди, под названием «Философия убийства или почему и как я убил Михаила Романова», он довольно подробно описал свои внутренние сомнения и переживания в тот момент.

«Что делать? С кем поговорить? На что решиться?

Явное и очевидное преступление против революции неустанно и настойчиво куется чьими-то таинственными руками.

Этот вихляющийся, жидконогий, весь изломавшийся от упоения своей властью председатель Губчека Лукоянов Фёдор, интеллигентик; явное дело, что бьет на то, чтобы казаться страшным и жестоким, хочет грозой быть и головотяпит. Он именно тот, о которых Ленин позже сказал, что к нам, победившим, примазывается всякая сволочь.

Недавний молодой меньшевик и без году неделю большевик.

Но что же делать? Ведь даже поговорить не с кем.

Борчанинов? Нет. Приказ свыше для него — все, это материал неподходящий. Туркин? Выпивает. Не годится. Он хорош трезвый. Молчать где нужно умеет, но пойдет ли он против приказов, если будет нужно? А ведь если есть хотя бы самое малое сомнение, то лучше отбросить. Надо думать одному и делать одному.

Но как делать? Если пойду в «Королевские номера» и просто пристрелю Михаила, то?..

Кто поверит, что я, член Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, действовал самостоятельно, без предварительного обсуждения с верхами? Не поверят. Будут шуметь, кричать, и вместо того, чтобы убрать эту падаль с дороги революции, может получиться, что труп Михаила будет превращен в баррикаду мировой буржуазии. Баррикаду контрреволюции. А после моего выстрела будут продолжать расстреливать рабочих. В этом вопросе — что делать? Как выпрямить линию?

Если нельзя ничего сделать с тем безвозвратным, то надо, непременно надо что-то сделать, чтобы этого не было в будущем...»

И Ганька решил действовать.

Встретив Секретаря Пермского Губкома РКП (б), он заявил ему, что хочет перейти на работу в ЧК для «выправления линии». Немало подивившись этому, М.П. Туркин согласился, получив заверения Ганьки, что работа эта будет для него временной.

Следующим шагом Гавриила Ильича было устранение А.Л. Борчанинова, который мог помешать задуманному. И подходящий случай не заставил долго ждать. Зайдя в один из вечеров в Горисполком Г.И. Мясников застал А.Л. Борчанинова сильно пьяным. Не мешкая, Ганька вызвал наряд милиции, который и увёз Лукича в отделение «проспаться»… А последсвия этого были самые жестокие – постановлением Пермского Совдепа и Пермского Бюро Губкома РКП (б) А.Л. Борчанинов был снят с занимаемой должности и направлен на фронт.

В первый же день своей работы в ЧК  Г.И. Мясников потребовал у Ф.Н. Лукоянова отчёта о работе, хотя прав на это не имел. А на прямо поставленный им вопрос: «За что расстреливаете рабочих», получил от Ф.И. Лукоянова, не менее прямой ответ – «Они  шептуны». На этом же совещании было принято решение перестроить работу ЧК коренным образом, а именно:

1. Рабочих и крестьян впредь не расстреливать;
2. Определить конкретно, кто подлежит расстрелу: высшие чины полиции, жандармы, шпики, провокаторы;
3. Общая линия ЧК – борьбы против буржуазии и священнослужителей.

Все три предложения были приняты безоговорочно, а также произведена кадровая перестановка: мешавший Ф.Н. Лукоянов был направлен на повышение в Екатеринбург, на должность председателя вновь созданной Уральской Областной ЧК, его заместитель П.И. Малков стал председателем. Сам же Г.И. Мясников, хотя и мог возглавить ЧК, но так как это не входило в его планы,  выбрал для себя должность его первого заместителя, каковым по сложившейся в чекистской среде традиции всегда был Заведующий Отделом по борьбе с контрреволюцией.

 

       Заговор  убийц

Вероятнее всего, осуществление задуманного им убийства Ганька начал с того, что стал исподволь распространять слухи о «вольной жизни» Михаила Романова в Перми. Рабочие начали роптать и даже собирать по этому поводу митинги. Так, одна из резолюций такового, попавшая в Пермской Городской Совдеп гласила: «Если органы власти не посадят Романова-младшего под замок, рабочие сами с ним разделаются».

Всё это, как нельзя лучше подходило под планы Ганьки, решившего покончить с Великим Князем. Поначалу он хотел его просто расстрелять. Но вызвав их на собеседование в ЧК, понял, что без убийства Н.Н. Джонсона в этом деле здесь тоже не обойтись. А так как Николая Николаевича упорно продолжали считать английским подданным, он понял, что дело это может закончится международным скандалом. Поэтому для того, чтобы сгладить эти, с позволения сказать, острые углы, Ганька решил организовать похищения Великого Князя под видом, якобы, действующей в Перми подпольной офицерской организации. Самим же «похищаемым» следовало сказать о том, что их переводят вглубь России, в связи выступлением чехословаков. А вывезя намеченные жертвы в хорошо известные ему окрестности Мотовилихи, покончить с ними одним махом, после чего объявить о побеге Великого Князя и произвести аресты всех лиц из его ближайшего окружения, после чего – расстрелять уже, так сказать, в официально порядке…

Когда план был готов, Ганька приступил к выбору подельников в этом деле.

Из воспоминаний Г.И. Мясникову:

«Какой же план? Ввиду приближения фронта, необходимо эвакуировать в глубь России. Это будет написано в мандате того товарища, который войдет к нему и прикажет собираться. От кого мандат? От ЧК. Кто подпишет? Поддельный. Печать? Бланк? Приготовлю заранее. Кто напечатает мандат? Я сам нахлопаю.

Сколько нужно человек? Чем меньше, тем лучше. А сколько? Один пойдет с мандатом в его комнату. Другой будет наблюдать с лестницы, и передавать вниз третьему, а один в запасе: четыре, и я пятый. Достаточно.

Сколько лошадей? Две. На каждой по три человека. Лошади без кучеров. Кучера наши, из этих четверых.

Куда его везти? В Мотовилиху. А где ему могилу сделать? За Малой Язовой. Да это неважно. Да только надо точно знать и определить, чтобы бестолковщины и суетни не было.

Приготовить ли заранее яму или нет? Не нужно. Будут разговоры, догадки. Это не так сложно.

Кого наметить на это дело? Нужно твёрдых, настрадавшихся от самодержавия, видевших все ужасы, все бичи и скорпионы, готовых зубами глотку перегрызть. Нужно людей, умеющих молчать и, в-третьих, верящих мне больше, чем себе, и готовых на все, если я скажу, что это надо в интересах революции. Таких людей в Мотовилихе немало. Но надо, чтобы они были простыми рабочими, свободными от всяких ответственных постов. Это на всякий случай, чтобы нельзя было свалить на советскую власть, если даже все это всплывет наружу, что прямо невероятно. Итак, берем двух лошадей без кучеров. К 12 часам ночи подъезжаем к Королевским нумерам и действуем. Мандат надо приготовить. Хотя? Ведь я буду работать в ЧК и все сделаю в один вечер.

Как будто план уже есть?

В первую очередь Николай Жужгов. Рабочий. Был в каторге. Видел все прелести царского режима. 7 лет работал в каторге. Все видел. Все испытал. И злоба у него не кипит, нет, а злоба какая-то холодная, расчетливая, не волнующаяся, а постоянная, пропитывающая все его существо. Он будет казнить, не волнуясь, как будто браунинг пристреливает. (…) Это был мститель народный, заряженный на всю жизнь ненавистью к эксплуататорам. Лучшего для моего дела не найти. К тому же он связан со мной дружбой 1905 и 1906 года.

Второго? Василий Иванченко. Тоже коренной мотовилихинец. Рабочий, токарь по металлу. (…) Он всегда ровный, спокойный, ласковый, но за этой ласковостью его тенорового разговора есть большая решимость и бесстрашие. В 1906 г. он был арестован за убийство двух казаков и приговорен к 15 годам каторжных работ. Из каторги он явился в Мотовилиху в 1917 г.

Тов. Иванченко был из тех мотовилихинских коренников, которыми держалась наша организация. Его рабочие знали. Ему они верили. С ним они могли говорить по всем вопросам, по самым щекотливым и деликатным. Они в нем чувствовали своего друга и товарища, целиком преданного им. Он теоретически слабый и еще слабее как оратор. Но он мог объединять вокруг себя рабочих, как редко кто может. В это время он работал на заводе.

Это уже два. Два каторжника. Хорошее начало.

А кто еще двое? Андрей Марков. Подходит. (…)Рубаха-парень. Любит свое ремесло. Работает мастером в одном из орудийных цехов завода. В 1906 году был в тюрьме. Сидел некоторое время со мной, а потом получил административную ссылку. Член партии с 1905 года. Участник всех боев, которые пришлось вести передовикам Мотовилихи. Знает на практике все прелести царского режима и горит огнем злобы и мести. (…)

А это все, что мне нужно.

Четвертый? Колпащиков. Рабочий. Это не коренной мотовилихинец. (…) Сидел в тюрьме. В 1917 году был всегда в Комитете как красногвардеец и забывал всего себя, отдаваясь самой кропотливой, тяжелой и черной работе. (…) Работал на заводе, а все остальное время был всегда на боевом посту, выполняя самые опасные и сложные поручения. Что он пойдет со мной куда угодно, я не сомневаюсь. А большего для меня и не требуется».

Решив для себя кандидатуры будущих подельников, Ганька собрал их всех в будке киномеханика, мотовилихинского синематографа «Луч». Вкратце рассказав свой план, спросил, что они думают по этому поводу. И все четверо, нимало не сумявшись, согласились принять участие в этом готовящемся преступлении. А на вопрос Г.И. Мясникова, согласны ли они, И.Ф. Колпащиков ответил за всех: «Согласны, Ильич. Что разговаривать. Что с этой гадостью церемониться»…

«Если не поторопимся, Михаила выкрадут, а он станет знаменем контрреволюции» – подытожил разговор Гавриил Ильич. И далее указал на то, что надо всё это дело следует обустроить таким образом, чтобы у всех сложилось впечатление, что Михаилу Романову помогли бежать «свои» офицеры, для чего всем участникам надо принять соответствующий вид.

 

Убийство

Задуманное заговорщики претворяли в жизнь, согласно, задуманного сценария.

Накануне преступления из заводской конюшни по распоряжению Г.И. Мясникова ими были взяты две лошади, запряжённые в крытые фаэтоны, рассчитанные на двух седоков и кучера.

Вечером 12 июня 1918 года все пятеро подъехали к зданию Пермской ГубЧК. Оставив лошадей во дворе, зашли в помещение, где А.В. Марков сел печатать подложный мандат об аресте Великого Князя. Под мандатом должна была стоять подпись П.М. Малкова, но за него, как его заместитель, расписался сам  Г.И. Мясников. (Согласно другой версии, этот документ лично П.И. Малков заверил печатью, а также своей подписью, умышленно изменив таковую.) Когда печатался «мандат», в комнату, где находились заговорщики, неожиданно зашли П.М. Малков и новый Председатель Пермского Губсовета В.А. Сорокин. Ордер на арест им не показали, как и не посвятили в свои планы. Но те и без слов поняли, какое затевается дело.

И тогда Г.И. Мясников произнёс: «Вот что, товарищи, Малков и Сорокин. Мы сейчас отсюда уходим, а вы должны остаться здесь и не выходить отсюда в течение двадцати минут. Не выходить, несмотря ни на что: будут ли выстрелы, будут ли вызовы по телефону –  вас здесь нет, вы ничего не видали и не знаете. Поняли? После двадцати минут вы свободны. Дадите ли мне слово, что вы исполните мои требования?

Вид их был необычайно растерянный; и тот и другой – бледный-бледный. Видно было, что они нервничали. Но я себя не видал, и не знаю, какой вид был у меня. (Потом мне рассказал кое-что тов. Иванченко). Но было, должно быть, у меня на лице и в фигуре достаточно решительности, что оба председателя без всякого промедления и размышления дали мне свое слово».

Приказав И.Ф. Колпащикову и В.А. Иванченко выводить лошадей и ехать, Ганька пешком пошёл пешком к «Королевским номерам», желая быть, если так можно выразиться, сторонним наблюдателем происходящего. 

В это же самое время к операции был подключён помощник В.А. Иванченко – милиционер В.А. Дрокин, который дежурил в отделении и в случае звонков из «Королевской гостиницы» с заявлением об аресте Великого Князя должен был… не принимать никаких мер. А в случае возможной погони, направить таковую по ложному следу.

В 12 часов 10 минут в ночь на 13 июня 1918 года Н.В. Жужгов и И.Ф. Колпащиков вошли в фойе гостиницы. Н.В. Жужгов проследовал в в номер к Великому Князю, а И.Ф. Колпащиков остался внизу, заняв позицию рядом со швейцаром, в непосредственной близости от которого имелся телефон.

В описываемые дни Великий Князь Михаил Александрович невыносимо страдал от застарелой болезни – язвы желудка и уже собирался ложиться спать, как вдруг в дверь его номера раздался стук. Представившись и предъявив «мандат»,  Н.В. Жужгов тоном не требующим возражений, предложил ему собираться и пройти вместе с ним. В свою очередь, Михаил Александрович категорически отказывался, куда-либо следовать, ссылаясь на недомогание, а также требовал вызвать «товарища Малькова». Н.В. Жужгов настаивал. Начавшийся разговор происходил на повышенных тонах, что в свою очередь привлекло внимание постояльцев соседних номеров. А слуги В.Ф. Челышев и П.Я. Борунов спустились на первый этаж и стали звонить в милицию. Но, как и было задумано заранее, их звонок принял В.А. Дрокин…

Наблюдавший за происходившим В.А. Колпащиков, вызвал «подкрепление» в лице А.В. Маркова, после чего уже вместе с ним проследовал в номер Великого Князя. Без каких-либо увещеваний, А.В. Марков сразу же пригрозил Михаилу Александровичу револьвером и гранатой, после чего тот стал одеваться. Его последним условием было желание проследовать вместе с верным Н.Н. Джонсоном, на что, конечно же, было получено согласие, в силу ранней обусловленностью, достигнутой между заговорщиками.

Выйдя из гостиницы «похитители» и «похищаемые» расселись по пролёткам. В одну из них был посажен Великий Князь вместе с В.А. Иванченко, а место кучера занял Н.В. Жужгов. А во вторую усадили Н.Н. Джонсона, место рядом с которым занял А.В. Марков, а за кучера – И.Ф. Колпащиков. По команде Ганьки тронулись в путь, предварительно договорившись ждать его у здания Мотовилихинской милиции.

Отправив сотоварищи, Г.И. Мясников направился в городскую милицию, где рассказав истинное положение вещей дежурившему там В.А. Дрокину, приказал запрячь для него лошадь, чтобы ехать в Мотовилиху.

Прибыв туда, Ганька дал последние напутствия  своим подельникам, которые уже успели положить в притороченные к задним частям фаэтонов коробки, топор и лопаты. А по их отъезду Ганька подумал: «Свершилось. История Романовых написана до последней строчки».

Из воспоминаний А.В. Маркова:

«Сначала похищенные вели себя спокойно и, когда приехали в Мотовилиху, стали спрашивать куда их везут. Мы объяснили, что на поезд, что стоит на разъезде, там в особом вагоне их отправим дальше, при чем я, например, заявил, что буду отвечать только на прямые вопросы, от остальных отказался. Таким образом проехали керосиновый склад (бывший Нобеля) , что около 6 верст от Мотовтлихи. По дороге никто не попадался; отьехавши еще с версту от керосинового склада, круто повернули по дороге в лес направо. Отъехавши сажень 100-120, Жужгов кричит: «Приехали – вылезай!» Я быстро выскочил и потребовал, чтобы и мой седок то же самое сделал. И только он стал выходить из фаэтона - я выстрелил ему в висок, он качаясь, пал. Колпащиков тоже выстрелил, но у него застрял патрон браунинга. Жужгов в это время проделал то же самое, но ранил только Михаила Романова. Романов с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарем. В это время у тов. Жужгова застрял барабан нагана (не повернулся вследствии удлинения пули от первого выстрела, т.к. пули у него были самодельные). Мне пришлось на довольно близком расстоянии (около сажени) сделать второй выстрел в голову Михаила Романова, отчего он свалился тотчас же. Жужгов ругается, что его наган дал осечку, Колпащиков тоже ругается, что у него застрял патрон в браунинге, а первая лошадь, на которой ехал тов. Иванченко, испугавшись первых выстрелов, понесла дальше в лес, но коляска задела за что-то и перевернулась, тов. Иванченко побежал ее догонять и, когда он вернулся, уже все было кончено. Начинало светать. Это было 12 июня, но было почему-то очень холодно. Зарыть трупы нам нельзя было, так как светало быстро и было недалеко от дороги. Мы только стащили их вместе, в сторону от дороги , завалили прутьями и уехали в Мотовилиху. Зарывать ездил на другую ночь тов. Жужгов с одним надежным милиционером, кажется Новоселовым.

Когда ехали обратно, то я ехал с тов. Иванченко, вместе разговаривали по этому случаю, оба были очень хладнокровны, только я замерз, т.к. был в одной гимнастерке, с часами на левой руке, почему меня, когда мы были еще в номерах, приняли за офицера, почему потом из показаний бывших в номерах и говорили, что Михаила Романова похитили какие-то офицеры. Это, конечно, с испугу и быстроты похищения».

Не обошлось, конечно же, без традиционного мародёрства, хотя Ганька приказал им всем строго-настрого «все личные вещи сбросить в могилу».

Вещи убитых были разделены между исполнителями и организаторами похищения и убийства. Так, в частности, Начальнику Пермской Губернской милиции В.А. Иванченко достались золотые, червонного золота карманные часы шестиугольной формы на одной из крышек которых было написано «Михаил Романов», Начальнику Мотовилихинского Отделения Милиции А. Плешкову досталось золотой именной перстень и штиблеты Великого Князя. Комиссару по национализации и управлению культурно-просветительными учреждениями Перми А.В. Маркову достались наручные серебряные наручные часы Н.Н. Джонсона,  полукруглой формы, которые тот носил до конца своих дней. А милиционеру при Мотовилихинском заводе И.Г. Новосёлову – плащ и другие носильные вещи Н.Н. Джонсона. А сие, не наглядно ли доказательство тому, что мотивом совершённого убийства, выдаваемое всеми его участниками за «акт революционной мести и политической необходимости», был самый банальный разбой!

 

Дезинформация

13 июня 1918 года из Перми в Петроград полетела телеграмма нижеследующего содержания:

Москва. Совнарком. Чрезком. Петроградская коммуна Зиновьеву. Копия Екатеринбург Облсовдеп. Чрезком.

Сегодня ночью неизвестными [в] солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов, приняты самые энергичные меры.

Пермский Округ Чрезком.

В этот же день Пермской Губернской ЧК было возбуждено Следственное дело «О похищении б. Великого князя Михаила Александровича Романова из Гостиницы «Королевские номера», на основании которого были арестованы верные слуги Великого Князя – В.Ф. Челышев и П.Я. Борунов, а также И.о. Управляющего  «Королевскими номерами» И.Н. Сапожников и бывший жандарм П.Л. Знамеровский. (Все эти люди, вместе с другими лицами, взятыми позднее в заложники, были расстреляны.)

А ещё через день 15 июня 1918 года в местной газете появилась статья «Похищение Михаила Романова», рассказывающая о похищении Великого Князя неизвестными лицами. То есть, всё разворачивалось так, как того хотел Ганька. И даже более того.

Так, газета «Свободный путь» от 2 июля 1918 года, под заголовком «Михаил Романов» сообщала:

«Москва. 21 июня. «Нашей Родине» сообщают из Вятки: Здесь распространились слухи, что Михаил Романов находится в Омске, и принял главенство сибирскими повстанцами. Им якобы издан манифест к народу с призывом к свержению Советской власти и обещанием созвать Земские соборы для решения вопроса, какая власть необходима России».

Выпущенный из бутылки «джин» в виде дезинформации, с каждым днём набирал обороты, потому как истинные представители Русского Народа всерьёз верили в чудесное избавление Великого Князя из «большевистского рая». И чтобы пресечь это, газета «Известия Пермского уездного Исполкома Совета крестьянских и рабочих депутатов» от 18 сентября 1918 года было опубликовано сообщением Пермской Губернской ЧК  «Задержание Михаила Романова»:

«После побега бывшего великого князя Михаила Романова контрразведкой Пермской губернской Чрезвычайной Комиссии были разосланы агенты по всем направлениям для задержания Михаила Романова. 12 сентября в [10] верстах от Чусовского завода, по Па[шийскому] тракту, одним из посланных агентов было обращено внимание на двух проходящих по направлению к Пашийскому заводу лиц, которые держали себя довольно подозрительно. Один из них, высокого роста, с русой бородой «буланже», особенно обратил на себя внимание. Агент потребовал от этих лиц предъявления документов. Последние показались ему сомнительными, а потому вышеуказанные лица были задержаны и препровождены в Пермскую губернскую Чрезвычайную Комиссию для выяснения личности.
После ряда сбивчивых показаний при допросе, а также ненормальности лица (по наблюдению, лица у них были загримированы), им предложено было назвать свои фамилии и снять свой грим (…). После снятия грима нами были опознаны в них бывший великий князь Михаил Романов и его секретарь Джонсон, каковые тотчас были заключены под сильную охрану.
По делу побега ведется в спешном порядке следствие, результаты допроса будут опубликованы».

Однако сенсация не удалась. Ибо по указанию свыше, напечатанная статья была забита чёрной типографской краской, а в остальных губернских газетах за этот день остались белые места, наглядно свидетельствующие о том, что переданный материал был снят из номера в самый последний момент.

Но было поздно. 20 сентября 1918 года  по прямому проводу из Москвы в Киев, который в тот момент был столицей признаваемого большевиками независимого государства, была отправлена телеграмма РОСТА следующего содержания:

«Пермь, 18 сентября. В 10 верстах от Чусовского завода агентом Пермского губчрезкома задержаны Михаил Романов и его секретарь. Они  препровождены  в Пермь». Это дало историкам основание утверждать, что кампания по дезинформации  специально  разрабатывалась  и  велась  из  какого-то  центра»

А это, в свою очередь, даёт все основания предполагать, что кампания по поддержании дезинформации специально разрабатывалась и велась из какого-то центра.

Договорились даже до того, что Великий князь, якобы, проживает в Сиаме, для чего понадобилось официальное опровержение в виде Отношения Российской Дипломатической Миссии  в Сиаме за подписью Генерального Консула:

«Считаю своим долгом покорнейше просить посольство, если то будет признано желательным во избежание распространения  ложных слухов, опровергнуть в печати помещённое газтой «Фигаро» в № 277 от 4 октября с.г. и перепечатанное потом другими органами прессы сообщение Н.Н. Брешко-Брешковского о том, будто бы великий князь Михаил Александрович спасён и нашёл убежище при Дворе Сиамского Короля. Российская Миссия в Бангкоке может удостоверить, что Великий князь не находится в Сиаме и сюда не приезжал.

Управляющий Миссией.

Генеральный Консул (подпись)»

Как известно, слухами земля полнится, посему Посему вера в чудесное спасение в «Царя Михаила Второго» ещё много лет жила в народе, дав тем самым повод всякого рода авантюристам и самозванцам, выдававшим себя за Великого Князя Михаила Александровича.

Но это, как говорится, уже совсем другая история.

 

Послесловие

Когда Наталья Сергеевна уже собрала чемодан, чтобы вновь ехать к мужу в Пермь, ей принесли телеграмму от верных людей из Перми: 30 мая (по старому стилю) Великий Князь и его секретарь Джонсон бесследно исчезли. Н.С. Брасова выехала в Петроград, где сумела добиться на приём к М.С. Урицкому, в кабинете которого закатила ему истерику, требуя сведений о муже. Ей объявили, что в Петроградской ЧК никто не знает ничего определенного. Но на всякий случай, слишком экспансивную посетительницу всё же решили арестовать, так как ей сразу же вменили в вину собственное участие в исчезновении Великого Князя.

Будучи помещённой в тюрьму на Шпалерной улице, где её продержали девять месяцев, она всё же сумела добиться перевода в тюремную больницу. А из больницы она однажды ночью смогла вырваться на волю. В одежде сестры милосердия Н.С. Брасова добралась в Киев, а затем в Одессу, откуда на английском судне «Нереида» сумела вместе с дочерью отплыть в Константинополь, где в то время находилось множество беженцев из России. И почти каждого встречного нНаталья Сергеевна расспрашивала о судьбе своего мужа. Но добрых вестей никто сообщить ей не мог, а плохим она не верила.

Переехав на жительство в Англию, Наталья Сергеевна и приехавший к ней из Датского Королевства сын Георгий, каждый день ждали известия о том, что Великий Князь жив. Но оно всё не шло и не шло… А с выходом на Урале книги «Пролетарская революция на Урале», в которой сообщалось о гибели Царской Семьи и убийстве Великого Князя Михаила Александровича, последние иллюзии были утрачены навсегда.

С 1926 года Наталья Сергеевна обосновалась во Франции, жизнь в которой была дешевле. Ибо имевшихся средств оставалось всё меньше, в силу чего пришлось расстаться с домом в Англии, а также с частью драгоценностей.

Выйдя замуж за небогатого англичанина, вопреки воли матери, дочь Тата навсегда прервала с ней отношения. А обучение сына Георгия в закрытой школе для английской элиты Хэр-Роу, отбирала у Натальи Сергеевны последние средства к существованию. Но, тем не менее, требовала, от всех окружающих, чтобы те называли его не графом, а князем.

В свою очередь, Георгий характером пошёл в отца, которому также были противны какие-либо почести и церемонии. Ибо больше всего на свете он любил быструю езду на автомобиле. А когда в Датском Королевстве умерла Вдовствующая Императрица Мария Фёдоровна, Она завещала Своему внуку от Михаила некоторую сумму денег, которой, тем не менее хватило, чтобы осуществить свою давнюю мечту – купить спортивный автомобиль «Крайслер» последней модели.

К тому времени Георгий уже учился в Сорбонне и жил с матерью в Париже. На выпускные экзамены в июле 1931 года Георгий с приятелем решил ехать на автомобиле, чтобы, в первую очередь, удивить своих сокурсников новинкой американского автопрома. Но спустя несколько часов после их отъезда раздался телефонный звонок из города Сансе: мчавшийся на бешенной скорости автомобиль врезался в дерево. Приятель Георгия погиб на месте, а он сам, управлявший авто, был доставлен в больницу в безнадёжном состоянии.

Ещё до конца не осознавая случившееся, Наталья Сергеевна помчалась в этот город, а утром, не приходя в сознание, Георгий умер у неё на руках.

Перевезя тело усопшего сына в Париж, она похоронила его на кладбище Пасси, купив рядом место и для себя.

Оставшись без гроша в самом прямом смысле этого слова, Наталья Сергеевна была вынуждена снимать убогую комнатку у одной из своих соотечественниц, с которой у неё с самого начала не сложились отношения. Ибо хозяйка квартиры, с самого первого дня их знакомства завидовала её былой красоте роскоши прежней жизни. А теперь, она – эта некогда блистательная красавица, была вынуждена почти ежедневно голодать и ходить в нищенском платье. Её внучка Паулина Грэй (дочь Таты), навестившая её уже по окончании Второй мировой войны, была поражена тем, что перчатки бабушки состояли сплошь из штопки. И с тех пор внучка стала посылать ей из Лондона 4 фунта в месяц, отрывая их от своего скудного жалования. 

В конце 1951 г. Наталья Сергеевна серьёзно заболела. А узнав о поставленном ей диагнозе – раке груди, хозяйка отказала ей в дальнейшем проживании. И теперь её – бесприютную старуху поместили в больницу для бедных, где она и скончалась 26 января 1952 года. Церковная община собрала деньги на похороны. Но на надгробную плиту средств не хватило, и вместо неё поставили простой деревянный крест. Шли годы, неухоженная могила Натальи Сергеевны и Георгия ветшала, а время неумолимо стирало надписи с их именами.

В 1965 г. кладбище Пасси посетил какой-то приезжий из Советского Союза. Уходя, он зашел в кладбищенскую контору и сказал: «Грош цена русской эмиграции, если она допустила такое ужасное состояние могилы жены и сына Михаила Романова». Пристыженные эмигрантские активисты собрали деньги, и могилы Графини Н.С. Брасовой и её сына Георгия  украсило красивое надгробие, пребывающее там и поныне.

 

 

 Эпилог

1 ноября 1981 года Великий Князь Михаил Александрович был причислен к Лику Святых Мученников Русской Православной Церковью Заграницей, открыв своим именем скорбный синодик членов Императорского Дома Романовых, безбожной властью убиенных в 1918-1919 году

В 1998 году, по инициативе инициативной группы жителей Перми – членов ВООПИК, на бывшем здании «Королевских номеров» была установлена памятная плита с надписью: «В  ЭТОМ  ЗДАНИИ  В  1918  ГОДУ  ЖИЛ  ВЕЛИКИЙ  КНЯЗЬ  МИХАИЛ  АЛЕКСАНДРОВИЧ  РОМАНОВ (1878 – 1918), а рядом с ней – другая, указывающая на то, что именно отсюда он был увезён на бессудный расстрел. 

В 2009 году Великий Князь Михаил Александрович и лица его окружения были реабилитированы постановлением Генеральной Прокуратуры РФ, после чего в Пермь приезжали прокурорские работники указанного учреждения, которые провели там несколько недель в поисках захоронения Великого Князя Михаила Александровича и Н. Н. Джонсона.

Захоронение искали в двух местах, которые, по заявлению директора пермского Государственного Архива новейшей истории, являются наиболее вероятными местами сокрытия трупов – в  Красном логу, возле бывших керосиновых складов бывших складов Нобеля и в районе бывшей Архирейской дачи. В ходе поисков использовалась специальная аппаратура, однако, положительных результатов поиски эти не дали…

И каак не прискорбно, но приходится констатировать тот факт, что до сих пор где-то в пригородке современной Перми находится по сей день не обнаруженная могила последнего Российского Императора Михаила Второго Александровича - Верного сына Отечества и Героя Великой Войны 1914-1918 гг.